Не дослушав, схватив трубку, я скомандовал:
— Из всех орудий по восьми снарядов, осколочными, беглый огонь!
Кубаренко с готовностью, с гордостью протянул мне бинокль.
Я смотрел. Пристрелочные снаряды, видимо, кого-то ранили. В одном месте, спиной к нам, несколько немцев над кем-то склонились, но ряды стояли.
Ну, молитесь вашему богу! В гуле и грохоте, которые ухо перестало замечать, мы услышали: заговорили наши пушки. Подавшись вперед через перила, я видел в бинокль: на краю леса, где сосредоточились немцы, сверкало пламя, вздымалась земля, валились деревья, взлетали автоматы и каски.
Меня с силой отдернул Кубаренко.
— Ложись! — прокричал он.
Нас обнаружили. С оглушающим отвратительным гулом близ колокольни пронесся «горбач». Он бил из пулемета. Несколько пуль стукнуло по четырехугольному столбу, оставляя слепые дыры. Самолет пронесся так близко, что я различил обращенное к нам злобное лицо. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Я знал, надо падать, но не мог заставить себя, не захотел лечь перед немцем. Выхватив пистолет, впиваясь взглядом во врага, я спускал и спускал курок, пока не кончилась обойма.
Самолет ушел по прямой. По колокольне стали бить из орудий. Один снаряд угодил ниже нас в надежную каменную кладку. Воздух заволокло мелкой кирпичной пылью, заскрипевшей на зубах. Но казалось: снаряды врага не настоящие, они рвутся, будто на киноэкране, — рядом, но в ином мире, — не то что наши: наши разят, кромсают тела. Опять пролетел «горбач». Опять цокали пули. Я укрылся за каменный стояк. Телефонист застонал.
— Куда тебя? Дойдешь вниз?
— Дойду, товарищ комбат.
Взяв трубку, я вызвал Пономарева.
— Телефонист ранен. Пошли на колокольню другого.
Еще не договорив, я услышал свой странно громкий голос.
Все стихло. Пришла страшная, бьющая по барабанным перепонкам тишина. Лишь очень, очень издалека, с тыла, доходило уханье орудий. Там дрались наши; туда с новым клином приготовились ринуться немцы через наш заслон.
Я приказал Кубаренко:
— Управляй огнем! Секи, секи, если полезут.
— Есть, товарищ комбат!
Теперь вниз через две ступеньки, теперь скорее в роту.
Опять на Лысанку, опять вскачь — через село, к реке. Ох, как тихо!..
Возле берега, припорошенного снегом, кое-где почерневшим от разрывов, пригнувшись, стремглав бежал кто-то с винтовкой. Я подскакал. На меня, остановившись и моментально присев, смотрел черными глазенками Муратов.
— Слезайте, товарищ комбат, слезайте, — торопливо заговорил он.
— Куда ты?
— Во взвод… Передать, что командование ротой принял политрук Бозжанов. — И добавил, будто извиняясь: — Вас, товарищ комбат, долго не было, а он…