– Ну тебя, Дейзи, ты не меняешься, – рассмеялась Элис. – Ты просто ревнуешь меня к тому, что я живу в Голливуде и у меня каждый день дом полон знаменитостей. И одеваюсь лучше тебя. Но ты не расстраивайся, с сегодняшнего дня я буду более внимательна к убогим. Например, пришлю тебе одно из моих платьев – оно от Кристиана Диора, и я надела его один раз. Да я их больше раза и не надеваю, разве что вдруг окажется, что у бедняжки Оскара затруднения с любовью, если я не в каком-нибудь определенном платье, и тогда я, конечно, надеваю его и с утра, и к ланчу, и вечером в нем хожу, и, разумеется, спать ложусь опять в нем же. Правда, дорогой?
– Да у тебя же их всего два, – ухмыльнулся злодей, – и оба куплены в Лос-Анджелесе в универмаге «Мейсиз», если не считать лохмотьев, что были в твоем чемодане, когда ты перебралась жить ко мне. Некоторые из тех тряпок ты и впрямь предлагала считать платьями.
Они непрерывно улыбались и смеялись, пили и болтали, подшучивая над самими собой, потому что это самое лучшее отдохновение души.
– Неправда, это были платья, которые достались мне в наследство от матери, – надув губки, сказала Элис. – Ты ведь знаешь мою мать, дорогой? Помнишь, как она позвонила и говорит: «Мистер Бард, я бы хотела поговорить с дочерью, если не возражаете. Насколько я понимаю, вы ее учите актерскому мастерству. Ей девятнадцать лет, имейте это в виду». Ты помнишь мою маму, а, дорогой?
– Между прочим, если уж говорить о тебе и твоей мамочке, – сказал Оскар, – то вы это наверняка вместе и подстроили. Небось, вся ситуация была у вас тщательно продумана. Иначе откуда маме знать, где ты? И где, интересно, она раздобыла мой телефон, если его нет ни в одной телефонной книге? Шутка была хорошая, но ты сама же над собой и посмеялась, потому что я-то и рад. Счастлив до безобразия. В смысле, я рад был залучить тебя к себе, а тебе теперь со мной помирать со скуки еще лет пять, десять, а может, и все пятнадцать.
– В каком, в каком смысле? Объяснис! Пожалуйста, объяснис, – потребовала Элис. И, подражая матери, добавила: – Если не возражаешь, конечно.
Над этим они с Дейзи хохотали особенно долго.
Мужчина видел, как лис остановился и обернулся, затем устремился дальше. Злодей захихикал, потому что, раз она над собой же и посмеялась, к этому следует присоединиться: смеются ведь не над ним, а над ней и ее матерью. Когда ты на седьмом десятке, да не бог весть какой красавец и был (уж это ты о себе понимать должен), и вдруг тебе в койку падает такая сладкая фифа, вряд ли это можно назвать жизненной неудачей.