— Почему? — Ада понимала, что Джино никогда ее не любил, но, возможно, хотя бы капля порядочности в нем осталась и он не захотел позорить ее на людях.
— Вы не знаете? — удивился Уоллис. — Он в тюрьме.
— В тюрьме? За что?
— Получил три года за избиение проститутки в Мэйфейре.
Кому-то не поздоровится, Ава, ох не поздоровится. Должно быть, сильно он ее избил, если загремел в тюрьму на столь долгий срок.
— И как она? — спросила Ада. — Та женщина. С ней все хорошо?
— По-моему, да. Но покажись он здесь, его могли бы привлечь за извлечение прибыли аморальными средствами. И он не стал рисковать.
Ада закрыла глаза, сжала кулаки. Какой же она была дурой. Чертовой дурой.
Следующей была заведующая чайной. Принаряженная, в элегантном черном костюме и черных респектабельных туфлях. Ей хватило наглости надеть капроновые чулки, что продала ей Ада. Вот бы сейчас задать ей вопрос, чтобы весь зал слышал: где вы достали эти чулки?
Директриса подтвердила, что Ада работала официанткой под ее началом, и она недоумевала, как Аде удается снимать пусть крошечную, но квартиру без посторонней помощи и как она вообще ее нашла при нынешней нехватке жилья.
— И что вам сказала подсудимая?
— Сказала, что умерла ее бабушка и оставила ей золотое яичко.
— Вы поверили?
Директриса одернула жакет, посмотрела на Аду:
— Нет.
— По-вашему, она солгала?
— Скорее всего.
Лицемерка. Она приходила к Аде на чашку чая с бальзамином в качестве подарка. Миленькая квартирка, Ада.
Ада продавала другим официанткам капроновые чулки, сообщила директриса. Карточки на одежду. Хлебные карточки. И чего только не продавала.
— Подсудимая говорила, откуда она получает все это добро?
— Нет. — Директриса замялась. Сама она, разумеется, должна остаться незапятнанной. — Я, как вы понимаете, никогда и ничего у нее не брала, — пояснила она. — Черный рынок не для меня. — Ада открыла было рот: лгунья, но вместо слова раздался хрип. Судья нахмурился. — В заведении она торговлей никогда не занималась, — продолжила директриса, — только не в нашей чайной, не в «Лайонз».
— Вы не ответили на мой вопрос. Где она все это доставала?
— Наверное, у своего дружка.
— И последнее, — сказал мистер Харрис-Джонс. — Подсудимая когда-либо говорила вам, где она была во время войны?
— Нет. Я понятия не имела.
Она взглянула на Аду так, словно раньше никогда ее не видела. Спустилась со свидетельского помоста и зашагала по проходу. Ада разглядела затяжку на ее чулке, сзади, чуть выше щиколотки, и капельку, чтобы затяжка не расползалась, красного лака для ногтей.
Сколько еще так называемых свидетелей, думала Ада, припас мистер Харрис-Джонс с намерением исказить правду? С его подачи Аду выставляют обыкновенной алчной проституткой. Она каждую минуту ждала, что на свидетельском помосте возникнет ее мать.