— Наверное, можно, — ровным тоном ответил Станислас. — Наверное. Но сначала Намюр.
— Почему? Я хочу домой. — И чуть не добавила «сию минуту», топнув ногой, как маленькая девочка.
— Нет, — сказал он. — Намюр.
— И что в Намюре?
— Одно дельце, Ада. Важное.
Что за дельце у него может быть в этом бельгийском городе, недоумевала Ада. Неизвестность и страх доканывали ее.
— Обещай, — она посмотрела Станисласу прямо в глаза, — что потом мы поедем домой.
Он поднес ее руку к губам, поцеловал костяшки пальцев:
— Обещаю.
На попутках они добрались до Монса и сели в битком набитый поезд, что останавливался на каждой станции и каждом семафоре. В Намюр прибыли уже к вечеру. С тех пор как почти сутки назад они покинули Париж, у Ады и крошки во рту не было, не считая багета в очереди на границе; она еле держалась на ногах. От вокзала Станислас повел ее по каким-то переулкам. Опираясь на его руку, Ада не спрашивала, куда они идут и знает ли Станислас адрес того места, куда ему нужно попасть, но в конце концов они остановились у маленького кафе, над которым висела вывеска «Пансион».
— Подожди здесь, — сказал Станислас, — пока я обо всем договорюсь.
Она села за столик перед кафе. Эта сторона улицы была в тени, но Ада слишком устала, чтобы перейти на другую сторону, освещенную последними косыми лучами майского солнца. Появился Станислас:
— Я все устроил. Хозяйка накормит нас тем, что у нее осталось, а пока мы едим, ее дочь приготовит комнату.
Не успел он договорить, как к ним подошла хозяйка с двумя бокалами пива. Станислас поднял свой бокал:
— За тебя, Ада Воан. Намюр.
Она нащупала медвежонка в сумке, чокнулась со Станисласом и улыбнулась. Им повезло.
Паштет, хлеб, колбаса. Пиво было мутным и сладким, но Ада выпила два больших бокала. Хмель ударил в голову, чему она нисколько не огорчилась. Напротив. Последний раз она была навеселе еще до войны — сто лет назад, как теперь казалось. «Кафе Рояль», мартини, один, другой, с вишенкой на палочке. Взволнованные влюбленные, они шли чуть враскачку по Пикадилли к остановке 12-го автобуса, где Станислас целовал ее под фонарным столбом, нежно касаясь губами ее рта. По дороге домой она сосала мятные леденцы, чтобы отбить запах алкоголя. И сейчас все было как тогда. Мрачность Станисласа как рукой сняло, ему — им — больше нечего опасаться. Намюр. Нам мир. Он больше не станет орать на нее или сердито молчать. У него снова легко на сердце, но как же резко он переходит от света к тьме. Это беспокоило Аду. Его настроения увлекали ее за собой. Когда он сиял, и она сияла, ей все удавалось, и счастье переполняло ее. Но когда он темнел лицом, ей чудилось, будто ее окутывает холодный туман.