, произнесла она беззвучно. Как знать, не донесет ли Анни фрау Вайтер об этом подношении. Ну и пусть доносит, главное не в том. Ада ожила — внимание в ближнему, ведь это так по-человечески, это и есть жизнь,
просто ответная любезность, дорогая. Она чистила картошку, когда появилась фрау Вайтер в ночной рубашке:
— Монахиня, возьми ведро и иди за мной.
Они проследовали в прихожую. Ада помнила это помещение, но почти за два года, что она провела в этом доме, попала сюда впервые. Отмечали Рождество 1943-го, в углу стояла высокая елка со свечками на ветках. Пол покрыли ковром, у стены водрузили массивный дубовый комод и два уродливых деревянных кресла по бокам. Фрау Вайтер поднялась по лестнице, минуя большое окно, затем по коридору в хозяйскую спальню. Вонь ударила Аде в нос прежде, чем она увидела, что произошло: на кровати среди блевотины лежал, постанывая, голый герр Вайтер.
— Отмой его, — велела фрау Вайтер, потом указала пальцем на пол: — И все остальное.
Одной блевотиной дело не обошлось. Комендант еще и обгадился. У Ады тошнота подступала к горлу, и она старалась не дышать, вычищая всю эту пакость. Фрау Вайтер бдительно следила:
— Там. И там. Еще раз.
Ада оттирала каждую складку, каждую морщинку на этом жирном теле, и комендантская кожа липла к ее пальцам. Боров, думала Ада. Так объелся на рождественском обеде, что чуть не лопнул. Поделом тебе.
Постель. Спальня. Ванная. Ада терла все утро, отмывала весь день. Фрау Вайтер не била Аду, в отличие от фрау Вайс, но Ада презирала ее еще сильнее. Самодовольная неряха, обжора и лентяйка. Запястья валиками нависали над ее толстыми пальцами, а с каким трудом она волокла свою неповоротливую тушу, совсем как улитка в траве. Аду бесил ее смех, хо-хо, и то, как она хватала Анни за щеки, мы так добры к тебе, Аннерель, и ее бесчисленные подбородки, что колыхались каждый в своем ритме.
Вечером, запирая Аду в ее комнате, Анни сунула сверток ей в карман. На столе Ада обнаружила стакан молока. Раскрыла сверток. Кусок рождественского пирога в пергаментной бумаге. Danke. Frohe Weihnachten[46].
Ада взяла пирог, села в кресло и заплакала.
Ягоды шиповника она хранила в ящике стола. Шиповник высох, сморщился и утратил блеск. И вдруг ей вспомнилось, как в детстве она с другими ребятишками воровала шиповник, росший у ограды шикарных домов на Вест-сквер, и что они потом с ним делали. Разложив ягоды на бумаге из-под пирога, Ада разломила каждую пополам. Под платье фрау Вайтер надевала нижнюю юбку, пышную, с застежками-крючками. Сборки складывались кармашком, и Ада вложила в них по жесткому волоску. Разглядела юбку на свет. Ничего не видно. И потянулась к следующей ягоде.