Однако!
– А великий князь – знает? – перебивает боярина Духарев. – Знает Владимир о том, что ты здесь?
– Это мое дело! – наконец-то снисходит до беседы Габдулла.
– Твое? – Духарев расслабляется. Сейчас он объяснит княжьему бодигарду, какое у него место в этом мире.
– Нет, Габдулла, не твое. Ты – обельный холоп великого князя по праву добычи. У тебя нет права на поединок. Если этот, – кивок в сторону Семирада, – желает выставить тебя своим бойцом, он должен договориться с твоим хозяином. Поэтому спрашиваю вновь: это великий князь велел тебе выйти на божий суд?
– Твой сын будет драться со мной! – заявляет Габдулла. Клинки в его руках вспарывают морозный воздух. – Или все увидят, что он – трус!
– Ты не можешь…
– Да ладно, бать, – лениво произносит Богуслав. – Холоп с оружием – это уже не холоп. Пускай попляшет. За ним еще с прошлого раза должок.
Духарев глядит на сына. Очень внимательно. И понимает: Славка не боится. И это не удаль молодецкая. Сын уверен в том, что сильнее.
Сергей Иванович внезапно осознает, что Богуслав – уже совсем не тот отчаянно храбрый воин, который когда-то сошелся с Габдуллой под стенами Булгара. Заматерел сын. И есть отчего. Уже не один год он, Богуслав, – главный представитель их торгового дома в заморских краях. А это сила, какая не у всякого князя найдется.
Но много ли значит эта сила здесь, на употпанном снегу площади перед киевскими воротами?
Так или иначе, а драться будет не Сергей Иванович, а он, Богуслав. Ему и решать.
Духарев кивнул и отшагнул назад, к той части круга, которую замыкали его люди, а Богуслав, наоборот, выдвинулся и поманил Габдуллу движением кисти.
Мусульманин рванул с места, не дожидаясь, пока Богуслав обнажит клинки. Это бой. Кто не успел, тот – труп.
Богуслав успел. И выхватить, и встретить. Короткий яростный звон – и Габдулла отпрянул, лишив противника возможности контратаковать.
Это очень красиво – бой обоеруких воинов. Пенье стали и метель клинков. Но не сейчас. Сейчас оба противника медленно кружились по площадке, выжидая, выгадывая и ни на сантиметр не сокращая дистанции. Будто меж их боевыми поясами – невидимый несгибаемый стрежень.
Зрители, которых набралось сотен пять, не считая сторонников Духарева и Семирада, вопили, понуждая поединщиков к активным действиям, но те – не слышали. Их мир сузился до двух дюжин квадратных метров ристалища.
Время от времени то один, то другой делали короткий рывок вперед… Без продолжения, потому что не чувствовали позиционного преимущества.
Габдулла щерился, Богуслав, кажется, что-то ему говорил… Духарев не слышал. Все заглушал рёв толпы. Но он видел, как шевелятся губы сына…