Другой. Я знаю эту сказку. Только не знаю, как вы могли поверить ей, в ваши годы.
Бабушка. Я вас не понимаю.
Другой. Скажите, сеньора, вам никогда не приходило в голову, что письма могли быть фальшивыми?
Бабушка. Письма, фальшивые!?
Другой (резко). Все. Письма, и эта дурацкая история, и ваш внук собственной персоной. Что вы, ослепли или нарочно закрываете глаза?
Бабушка(поднимается). В чем вы хотите убедить меня? Что этот веселый и счастливый мальчик, живущий под моим кровом, — не внук мне? Что настоящий, мой, последняя капля моей крови — вот этот несчастный подлец? Это ты пришел сказать мне, Маурисьо?
Другой. Бабушка!..
Бабушка. И, чтобы нанести этот удар старой женщине, ты пересек море? Можешь гордиться. Дело, достойное мужчины!
Другой. Кончим. Значит, ты тоже участвовала в фарсе?
Бабушка. Нет. Я не знала до вчерашнего вечера. Когда я тебя увидела, у меня открылись глаза. Потом уже нетрудно было заставить дедушку все рассказать. Это было так страшно!.. Я не могла поверить. Только одно оставалось: «При мне он не решится»… И я ждала до конца. Доброго слова, раскаяния, колебания… Чего-нибудь, чтоб тебя простить. И не дождалась. Ты полез в самую рану своими грязными пальцами… туда, где болело больше всего.
Другой. Я иначе не мог, бабушка. Мне надо спасать шкуру!
Бабушка. Я знаю сумму. Ты сам сказал ей: «Двести тысяч стоит жизнь вашей драгоценной бабушки». Нет, Маурисьо. Она столько не стоит. Я бы отдала ее тебе за одну слезу. Теперь поздно плакать. Чего ты ждешь? Ни гроша я не дам, чтоб спасти эту шкуру, в которой нет ничего моего!
Другой. Ты дашь мне подохнуть на улице, как собаке?
Бабушка. Разве это не твой закон? Имей хотя бы мужество следовать ему.
Другой(хрипло). Подумай, не только меня могут убить! Может быть, придется убивать мне!
Бабушка. Ради твоей души. Маурисьо, не говори больше! Если в тебе есть еще что-нибудь человеческое, если ты хочешь еще сделать что-нибудь для меня, уходи отсюда, сейчас же!
Другой. Тебя так раздражает мое присутствие?
Бабушка. Ни минуты! Разве ты не видишь: у меня кончаются силы, мне трудно стоять… и я не хочу упасть перед тобой. Вон!
Другой. Ты сама будешь виновата.
Бабушка. Вон!
Другой выходит. Бабушка без сил падает в кресло, захлебывается слезами.
Трус… трус!..
Пауза. Входит сеньор Бальбоа, подбегает к ней.
Бальбоа. Эухения, дорогая… Я ведь говорил, ты не сможешь.
Бабушка. Ты видишь, я смогла. Сильная боль прошла уже. Хуже всего — след, горе приходит потом, молча и захватывает так медленно, медленно… Но к нему я привыкла. Мы старые друзья. (Выпрямляется)