Командор вроде бы неохотно принимается читать. Читает он неважно. Может, ему просто скучно.
Обычная история, обычные истории. Господь – Адаму, Господь – Ною. Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю. Затем басня о заплесневелых престарелых Рахили и Лии[39], нам это втюхивали в Центре. Дай мне детей, а если не так, я умираю. Разве я Бог, Который не дал тебе плода чрева? Вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от нее. И так далее и тому подобное. Нам это каждый день читали за завтраком, мы сидели в школьном кафетерии, ели овсянку со сливками и коричневым сахаром. Вам, знаете ли, достается лучшее, говорила Тетка Лидия. Идет война, все по талонам. Избаловали вас, блестела она глазом, точно укоряла котят. Плохая киска.
На обед полагались Блаженства. Блаженны эти, блаженны те. Крутили на диске, мужской голос. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны милостивые. Блаженны кроткие. Блаженны безмолвные. Я знала, что это они сочинили, я знала, что это неправильно и они многое опускают, но никак не проверишь. Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Когда – не говорили.
Я гляжу на часы за десертом – консервированные груши с корицей, как всегда на обед, – ищу Мойру через два стола от меня. Уже ушла. Я поднимаю руку, мне разрешают выйти. Мы это делаем нечасто и всегда в разное время суток.
В туалете, как всегда, иду во вторую от конца кабинку.
Ты тут? шепчу я.
Большая и страшная, как моя жизнь, шепчет Мойра. Что слышно? спрашиваю я.
Особо ничего. Мне надо отсюда сматываться, у меня крыша едет.
Накатывает паника. Нет, Мойра, нет, говорю я, даже не пытайся. В одиночку – ни в коем случае.
Притворюсь больной. Пришлют «неотложку», я видела.
Доберешься только до больницы.
Хоть какое-то разнообразие. Там эти старые хрычовки не гастролируют.
Тебя вычислят.
Не боись, я талант. Я в школе не ела витамин С, у меня цинга была. На ранних стадиях не распознают. Потом заново, и ты в шоколаде. Витаминки спрячу.
Мойра, не надо.
Невыносима одна мысль, что ее не будет тут, со мной. Для меня.
В «неотложке» двух парней посылают. Ты подумай. Они же, наверное, оголодали, им даже руки в карманы не дают совать, все шансы…
Эй вы, там. Время вышло, произносит от дверей голос Тетки Элизабет. Я встаю, спускаю воду. Из дырки в стене появляются два Мойриных пальца. Только на два пальца дырки и хватает. Я торопливо касаюсь их, сжимаю. Отпускаю.
– И сказала Лия: Бог дал возмездие мне за то, что я отдала служанку мою мужу моему[40], – говорит Командор. Роняет книгу, она захлопывается – изнуренно, точно вдалеке сама по себе захлопнулась обитая дверь: фыркает воздух. Это фырканье – намек на мягкость тонкой луковой шелухи страниц, как они шуршат под пальцами. Мягкие, сухие, крошатся, точно розовая