Слетел солдат с перекладины на землю — и задом, задом в казарму. Кричит:
— Медведь, медведь!
А пограничники смеются:
— Своего брата пограничника не узнал! Это же наш Михаил Матвеич!
Оправился солдат от испуга. Но на медведя затаил злость и решил тоже сыграть с ним шутку.
Как-то утром Михаил Матвеич собрался за водой. Митрофанов подкрался сзади к бочке и выдернул из неё деревянную затычку — чоп. Этого никто не заметил. И Михаил Матвеич так и покатил к реке. Стал он наливать воду. Раз вылил бадью, второй, а бочка пустая. Уже дольше привычного льёт, а в бочке всё пусто.
Рассердился Михаил Матвеич, забегал быстрей.
А вода всё равно в дыру уходит.
Тут уж время к обеду подошло, медведь замотал головой, занервничал. Бросил бадью, схватился за оглобли — и бегом к дому. А бочка скачет, гудит пустая — значит, к реке нужно ехать. Рассвирепел медведь, выскочил из упряжки, перевернул повозку, хватил в ярости бочку о землю, заревел... и вдруг сам грохнулся рядом.
Стали на заставе обедать, а Михаила Матвеича нет. Не бывало такого. Один Митрофанов сидит себе, ухмыляется. Уже пообедали, а Мишки всё нет.
Вышли на дорогу посмотреть — может, в тайгу убежал. Смотрят, на дороге бочка, а рядом с ней лежит медведь. Окликнули его, а он мёртвый.
Сердце разорвалось.
* * *
На следующий день начальник заставы вызвал рядового Митрофанова и сказал:
— Пять суток наряда вне очереди: возить с речки воду на кухню.
— За скотину, что ли? — недовольно спросил Митрофанов.
— Нет. Самому надо быть человеком. Даже с животным, — сказал Матвеев и вышел за порог.
Было тихо. Процокали в стороне копытами кони. На рыжую осеннюю сопку ехал пограничный наряд.
А на дороге уже раздавался скрип колёс. Это Митрофанов толкал к реке повозку с пустой бочкой.
День я ещё гостил на заставе, а на следующее утро собрался уезжать. Но Щербаков сказал:
— А я-то выпросил выходной! Поживи у нас ещё денёк. Сходим на охоту: попробуем взять кабана или козла.
Щербаков обошёл заставу. Потом мы взяли автоматы, бинокль, стали на лыжи и быстро побежали под гору.
Сопки остались в стороне, и перед нами засверкало чуть покатое снежное поле. Иногда ветер со свистом гнал по нему позёмку, и в воздухе сверкала морозная пыльца. Я еле поспевал за Щербаковым. Он шёл быстро и широко. Щёки у него покраснели, будто налились брусничным соком. Иногда капитан поворачивался ко мне и приговаривал:
— Не отставать! Сейчас отыщем такую дичь!
Но чем дальше мы шли, тем чаще останавливался Щербаков: вокруг не было ни одного следа. И он в досаде разводил руками:
— Вот тебе и раз! Ну ничего, сейчас уж обязательно что-нибудь возьмём, — сказал он, когда мы подъехали к поросшему рыжим дубняком холму. — Здесь у кабанов главная столовая. Жёлуди. Только держись поосторожней: кабан — животное злое.