Статский советник (Акунин) - страница 2

Этому не бывать! Загубленные жизни наших товарищей взывают о возмездии.

Не вынесшая позора Иванцова удавилась в карцере. Ей было всего семнадцать лет.

Двадцатитрехлетняя курсистка Скокова стреляла в сатрапа, не попала и была повешена.

Наш товарищ из Боевой Группы, имя которого хранится в тайне, был убит осколком собственной бомбы, а Храпов опять уцелел.

Ничего, ваше высокопревосходительство, как веревочке ни виться, а конца не миновать. Наша Боевая Группа отыщет вас и в Сибири.


Приятного путешествия!

Паровоз заполошно взревел, сначала протяжно, потом короткими гудками: У-у-у! У! У! У!

Губы спящего беспокойно дрогнули, с них сорвался глухой стон. Глаза раскрылись, недоуменно метнулись влево — на белые окна, вправо — на черные, и взгляд прояснился, стал осмысленным, острым. Суровый старик откинул плед (под которым обнаружились бархатная курточка, белая сорочка, черный галстук), пожевал сухими губами и позвонил в колокольчик.

Через мгновение дверь, что вела из кабинета в приемную, открылась. Поправляя портупею, влетел молодцеватый подполковник в синем жандармском мундире с белыми аксельбантами.

— С добрым утром, ваше высокопревосходительство!

— Тверь проехали? — густым голосом спросил генерал, не ответив на приветствие.

— Так точно, Иван Федорович. К Клину подъезжаем.

— Как так к Клину? — засердился сидящий. — Уже? Почему раньше не разбудил? Проспал?

Офицер потер мятую щеку.

— Никак нет. Видел, что вы уснули. Думаю, пусть Иван Федорович хоть немножко поспят. Ничего, успеете и умыться, и одеться, и чаю попить. До Москвы еще час целый.

Поезд сбавил ход, готовясь тормозить. За окнами замелькали огни, стали видны редкие фонари, заснеженные крыши.

Генерал зевнул.

— Ладно, пусть поставят самовар. Что-то не проснусь никак.

Жандарм откозырял и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.

В приемной горел яркий свет, пахло ликером и сигарным дымом. Подле письменного стола, подперев голову, сидел еще один офицер — белобрысый, розоволицый, со светлыми бровями и поросячьими ресницами. Он потянулся, хрустнул суставами, спросил у подполковника:

— Ну, что там?

— Чаю хочет. Я распоряжусь.

— А-а, — протянул альбинос и глянул в окно. — Это что, Клин? Садись, Мишель. Я скажу про самовар. Выйду, ноги разомну. Заодно проверю, не дрыхнут ли, черти.

Он встал, одернул мундир и, позванивая шпорами, вышел в третью комнату чудо-вагона. Тут уж все было совсем просто: стулья вдоль стен, вешалки для верхней одежды, в углу столик с посудой и самоваром. Двое крепких мужчин в одинаковых камлотовых тройках и с одинаково подкрученными усами (только у одного песочными, а у второго рыжими) неподвижно сидели друг напротив друга. Еще двое спали на сдвинутых стульях.