Почему-то мальчишка был Грину не в тягость, даже наоборот. Может, оттого, что впервые за долгое время пришлось заботиться не обо всем человечестве, а об одном человеке. Даже не человеке еще, недоростке.
Однажды, после серьезного, обстоятельного разговора, Грин дал воспитаннику обещание: когда Снегирь подрастет, приобщить его к своей работе, чем бы в ту пору Грин ни занимался. Боевой Группы тогда еще и в помине не было, а то бы такого не пообещал.
Потом вернулся на родину, занялся делом, о мальчугане вспоминал часто, но про обещание, конечно, и думать забыл. А два месяца назад в Питере, на конспиративной квартире, привели к нему Снегиря — познакомьтесь, товарищ Грин, молодое пополнение из эмиграции. Снегирь смотрел обожающими глазами, про обещание заговорил чуть не с первой же минуты. Деваться было некуда — отказываться от своего слова Грин не умел.
Берег он пока мальчика, до дела не допускал, но вечно так продолжаться не могло. В конце концов Снегирь уже взрослый, восемнадцатый год. Грину на железнодорожном мосту было столько же.
Еще не сейчас, сказал он себе минувшей ночью, когда готовились к акции. В следующий раз. И приказал Снегирю отправляться в Москву — якобы проверить связь.
Цвета Снегирь нежного, персикового. Какой из него боевик. Хотя бывает, что из таких истинные герои и получаются. Надо бы устроить парню боевое крещение, но не с казни же изменника начинать.
— Никто никуда, — веско сказал Грин. — Всем спать. Я сторожу первый. Через два часа Рахмет. Разбужу.
— Э-эх, — улыбнулся бывший корнет. — Всем ты, Грин, хорош, только скучный. Тебе бы не террором заниматься, а в банке служить, счетоводом.
Но спорить не стал, знал, что бесполезно.
Бросили жребий. Рахмету выпало спать на кровати, Емеле на диване, Снегирю на свернутом одеяле.
Минут пятнадцать из-за двери спальни доносились голоса и смех, потом стало тихо. Тогда из кабинета выглянул хозяин, блеснул в полумраке золотым пенсне, неуверенно пробормотал:
— Добрый вечер.
Грин кивнул, но приват-доцент не уходил.
Тогда Грин счел нужным проявить учтивость. Все-таки неудобство человеку, да и риск. За укрывательство террористов дают каторгу. Сказал вежливо:
— Знаю, Семен Львович, стеснили. Потерпите — завтра уйдем.
Аронзон мешкал, будто не решался что-то спросить, и Грин догадался: хочет поговорить. Известное дело — интеллигент. Только дай начать, до утра не остановится.
Ну нет. Во-первых, вступать с непроверенным человеком в отвлеченные беседы незачем, а во-вторых, есть серьезный предмет для обдумывания.
— Мешаю вам, — он решительно поднялся. — Посижу на кухне.