Сани снова проехали по Поварской, только теперь лже-извозчик вывесил на оглоблю фонарь, по этому сигналу второе кольцо подтянулось ближе. Ровно в восемь тридцать Мыльников свистнул в четыре пальца, и в тот же миг семеро агентов вломились в дом. Сразу следом вошло начальство — Бурляев, Мыльников и Фандорин. Остальные растянулись в цепочку и встали под окнами.
В прихожей Эраст Петрович выглянул из-за спины подполковника и увидел просторную гостиную, сидевших за столом молодых людей, барышню у пианино.
— Не вставать, башку прострелю! — страшным, совсем не таким, как давеча, голосом грянул Мыльников и ударил рукояткой револьвера в лоб рванувшегося со стула студента.
Тот, разом побледнев, сел, из рассеченной брови заструился алый ручеек. Прочие участники вечеринки завороженно уставились на кровь, никто из них не произносил ни слова. Агенты быстро расположились вокруг стола, держа оружие наготове.
— Два, четыре, шесть, восемь, — быстро пересчитал по головам Мыльников. — Еремеев, Зыков, по комнатам, живо! Еще один должен быть! — и крикнул, уже в спину филерам: — Про нужник не забудьте!
— Однако, однако, что все это значит! — дрогнувшим голосом воскликнул очкастый, с эспаньолкой, что сидел во главе стола — очевидно, хозяин. — У меня именины! Я инженер Трехгорного цементного завода Ларионов! Что за произвол!
Он ударил кулаком по столу и поднялся, но стоявший сзади агент железной хваткой обхватил его за горло, и Ларионов сбился на хрип.
Мыльников веско сказал:
— Я те покажу именины. Кто еще дернется — пулю в брюхо, без разговоров. У меня приказ: при сопротивлении стрелять без предупреждения. Сидеть!!! — гаркнул он на белого от боли и ужаса инженера, и тот плюхнулся на стул.
Еремеев и Зыков вывели из коридора согнутого в три погибели человека с заломанными за спину руками и швырнули на свободное место.
Бурляев откашлялся, выдвинулся вперед. Очевидно, подошел его черед.
— Хм, господин коллежский асессор, вы уж чересчур. Надо же в людях разбираться. Кажется, нас ввели в заблуждение. Тут не бомбисты, а вполне приличная публика. И потом, — он понизил голос, но все равно было слышно, — я же просил вести себя при задержании поделикатней. Зачем это — револьвером по голове, руки заламывать? Право, нехорошо.
Евстратий Павлович недовольно насупился, забурчал вполголоса:
— Господин подполковник, воля ваша, а я бы с этой сволочью по-свойски поговорил. Вы только все испортите своим либерализмом. Дайте мне их на полчасика — соловьями запоют, честное благородное слово.
— Ну уж нет, — прошипел Петр Иванович. — От ваших методов увольте. Я и сам все, что нужно, выясню, — и громко, обыкновенным голосом, спросил: — Господин Ларионов, что у вас за той дверью, кабинет? Не возражаете, если я потолкую там с вашими гостями, по очереди? Вы извините, господа, но чрезвычайное происшествие, — подполковник обвел глазами задержанных. — Сегодня утром злоумышленниками убит генерал-адъютант Храпов. Тот самый… Я вижу, вы не удивлены? Что ж, об этом и потолкуем. Если не возражаете.