— О чем ты говоришь? — спрашивает она. — Конечно, все здесь.
Я не знаю, что ожидала от нее услышать, но не это. Она и правда верит, что все здесь?
Она прижимает папку к груди, будто пытаясь превратить ее в часть себя.
— Ты тщательно смотрела? Я все храню.
Она подходит к столу и освобождает место. Я наблюдаю, как она просматривает файлы, перекладывая их и приглаживая руками страницы, которые не нуждаются в приглаживании.
Через какое-то время она смотрит на меня.
— Ты их взяла? Я знаю, что они были здесь. — Ее голос наполнен замешательством и, при этом, страхом.
И тогда я точно понимаю.
Я не болею и никогда не болела.
Я выбегаю из кабинета. Коридор тянется передо мной, и он нескончаем. Я оказываюсь в тамбуре, и в нем нет движения воздуха. Я на улице, и мое дыхание беззвучно.
Мое сердце не бьется.
Меня тошнит, но ничего не выходит из желудка. Желчь горит в задней части моего горла.
Я плачу, и прохладный утренний воздух охлаждает слезы на моем лице.
Я смеюсь, и холод проникает в мои легкие.
Я не больна. Никогда не болела.
Все эмоции, которые я последние сутки держала под контролем, обрушиваются на меня. Надежда и отчаяние, предвкушение и сожаление, радость и злость. Как возможно одновременно ощущать такие противоположные эмоции? Я барахтаюсь в черном океане, со спасательным жилетом на груди, с якорем на ноге.
Мама догоняет меня. Ее лицо — развалины страха.
— Что ты делаешь? Куда ты идешь? Ты должна зайти внутрь.
Мое зрение сужается, и я удерживаю ее в поле зрения.
— Почему, мам? Почему я должна зайти внутрь?
— Потому что ты больна. На улице с тобой может случиться все что угодно.
Она тянется, чтобы притянуть меня к себе, но я уклоняюсь от нее.
— Нет. Я не вернусь внутрь.
— Пожалуйста, — умоляет она. — Я не могу потерять и тебя. Не после всего.
Она смотрит на меня, но я без сомнений знаю, что она совсем меня не видит.
— Я потеряла их. Я потеряла твоего отца и брата. И я не могла потерять тебя. Просто не могла.
Выражение ее лица меркнет, полностью распадается. Что бы не сдерживало его, не выдержало внезапного и катастрофического отказа.
Она сломлена. Была сломлена долгое время. Карла была права. Она так и не оправилась от их смертей.
Я что-то говорю. Не знаю, что, но она продолжает говорить.
— После их смерти ты так сильно заболела. Ты не могла дышать правильно, и я отвезла тебя в отделение интенсивной терапии, и нам пришлось остаться там на три дня. Они не знали, что не так. Они сказали, что, возможно, это аллергия. Они предоставили мне список вещей, которых следовало остерегаться, но я знала, что дело не только в этом.