- За ягодой недалеко ходить,- пошутила Мария Кирилловна,- сварим чудесный кисель из охты, но пройти здесь без топора невозможно.
Стрельцов тут же вернулся и захватил топор. Заткнул его за пояс. Признаться, с ружьем и топором он походил на атамана разбойников или, выражаясь более современно, на главаря банды. Все-таки прошлое кладет свой отпечаток. На Стрельцове были кирзовые сапоги, ситцевая рубаха, видавшая виды фуражка.
- Можно пройти по ручью,- предложил он.
Действительно, Забияка оказалась мелководной - в самых глубоких местах по колено,- струилась неторопливо и добродушно и совсем не оправдывала свое название. Вода была хорошо прогрета солнцем, совсем не то, что в Ыйдыге.
Пошли по песку, вдоль ручья. Солнце только что взошло. Трава и кусты еще сверкали росой, а в воздухе уже мерцала голубоватая дымка: опять необычайно жарким будет день. В небольшой усыхающей протоке прыгали длинноногие кулики. Отовсюду слышалось гоготанье гусей, кряканье уток, крики множества птиц. Над нами парили в воздухе белоснежные чайки. На песчаных отмелях темнели влажные следы сохатых, росомахи, оленей, рыси. Безлюдная тайга эта была перенаселена зверьем и птицами, которые, кажется, чувствовали себя без человека превосходно.
Среди могучих - в два-три обхвата - кедров и лиственниц ярко выделялись высокие скалы. Никогда я не видела в природе такой яркой расцветки: красные скалы, синие скалы с зелеными, синими, желтыми натеками, чистоты и блеска драгоценных камней. Вдоль ручья валялись огромные синие, желтые, черные камни с вкрапленными в них кристаллами свинцово-серого цвета. Кузя все время ахал от восторга и то и дело щелкал фотоаппаратом. Мария Кирилловна с удивлением рассматривала камни.
- На обратном пути надо взять образцы,- сказала она,- да послать геологам. Все эти синие и зеленые налеты - признаки руды!
- Золотишко все тут повыбрали! - заметил Стрельцов, оборачиваясь. Он шел впереди, выбирая путь.
- Кроме золота, могут быть другие металлы, которыми тогда, сорок лет назад, не заинтересовались,- возразила Пинегина.
Вначале мы оживленно переговаривались, но постепенно как-то примолкли, подавленные дикостью и безлюдьем. Уже месяц, как мы были в самом сердце тайги, и я все не могла ее разгадать, потому что она бесконечно менялась. И если она была чем-то живым, то это живое обладало неисчислимым множеством душ - многоликая, разная, непонятная и прекрасная. Но еще ни разу тайга не представала передо мной вот такою: первобытной, непокоренной, свободной и страшной.
Все было в движении, все трепетало, жило, сверкало, источало аромат и тянулось к небу. Горячий сухой ветер раскачивал вековые деревья... Нет. Неохватные, массивные, потрескавшиеся стволы их, ушедшие глубоко в землю, стояли неподвижно, как мощные колонны, на глубоком фундаменте, подпирающие голубой свод небес, но ветви извивались, хлестали друг друга, сыпалась в воду хвоя, а в вершинах что-то гудело протяжно и низко, как орган. Вода звонко журчала, цепляясь о старые обомшелые коряги и странной расцветки камни. Мы шли молча, следуя извивам ручья и косясь на темные заросли, откуда веяло холодной прелью.