— Ну?
— Так ту западню он для тебя, Пахтин, готовил, ты же всегда впереди всех, а сам-то, видно, и угодил.
— Это как?
— А так, я ее насторожить успел, а тут стрельба, я вниз наперерез, а он, значит, по тропе, коль мы разминулись, ну и, верно, попал.
— Где это?
— Чуть выше тропа через сопку, вот на ней и смотрите. Пошли кого на ту сторону, там Федька Кулаков коней стережет у ручья, позовите его. И еще, этому гаду, Косых, терять нечего, он в Никифорова стрелял, ранил тяжело.
— Хорошо, Фрол, спасибо тебе. Слава богу, Семен жив. Фрол, поможешь ему, мужики, несите Матанина. Я сам пойду погляжу, нешто он действительно попал.
— Господин сотник, поосторожней, я токо заметил, как береза взметнулась, а как там его зацепило, не знаю.
— Два ружья при нем, его да что у Степана угрозой отнял, — добавил Семен.
— Ничё, справлюсь! Не таким рога ломал! — Пахтин вытащил из-за пояса пистоль, взвел курок и быстро пошел в сопку.
— С энтим пугачом супротив ружей? — ухмыльнулся Фрол. — Погодь, сотник, я с тобой.
— Дак Семен-то?
— Сам дойду, в порядке я. Вон видите, Степан нам посмертный подарок оставил.
— Это чего это? — увидев присыпанное землей железо, спросил сотник.
— Нужная вещь, бутара, надоть ее откопать и в лагерь притащить.
— Погодь, с Косых разберемся!.. — крикнул Пахтин.
— Говори, дура старая, спортил Федька девку?! — хрипел Никифоров в ухо старухе.
— Иван Авдеич, бог с тобой, о том ли тебе думать-то надобно? Говорю же, девственна Анюта, крест целовать готова, правда то.
— Не знаю, верить ли тебе, через тебя одни беды, старая кочерга!
— Господи, да какие ж беды, Авдеич, я токо для тебя старалась…
— Молчи… Ты первая про ладанку эту вызнала, ты за все и в ответе будешь! За души загубленные, за кровушку пролитую…
— Окстись, Авдеич, я тута ни при чем, на мне нету перед людьми греха, нету, — пятясь и крестясь, запричитала Ваганиха.
— Куды поползла? Говори как на духу, точно Анютку Федька не спортил?
— Говорю же, не тронута она. Побита вся, в шрамах, а как девка цела… — чуть не плача шептала Ваганиха, продолжая креститься.
— Позови всех… — прохрипел Никифоров.
Старуха вышмыгнула из спальни Никифорова.
Он лежал в кровати, еще несколько дней назад сильный, не знающий преград мужик, умом и хитростью создавший свое дело, управлявший людьми и деньгами, теперь он не мог пошевелить даже рукой. Той, которая уцелела. Та же, которой уже не было, ныла страшной болью, от которой у него до скрипа в зубах сводило челюсти, от которой он терял сознание, проваливаясь в ватное небытие. Сразу после ранения, дома, ему стало легче, но через два дня силы стали покидать его тело. Он это чувствовал и понимал, что умирает. В доме тоже видели, что хозяину совсем плохо, он уже который день ничего не ел, только пил. В комнату вошли тихо и встали перед ним жена, дочери, Пелагея Уварова и Ваганиха.