– Да.
– Так вы запишете мой телефон?
Марина обернулась. Сегодня был не лучший день. В кровати у стены лежала всклокоченная, чужая женщина с рыжими волосами, на сантиметр у корней ставшими седыми, отсутствующим взглядом, скачущим влево-вправо, как у копеечных китайских ходиков, и однообразно дергающейся на одеяле рукой. Нижняя челюсть ее безвольно отвисла. Включенный сериал явно не занимал сейчас балансирующее на грани тьмы сознание. Марина, не выпуская телефона, приблизилась к матери и носовом платком вытерла ей рот, потом вышла в коридор и отчеканила:
– К сожалению, Ольги Васильевны нет.
– Как? То есть… Вы имеете в виду – что?.. Совсем?
Скулы у нее свело, и только с большим трудом Марине удалось пробормотать:
– Совсем.
С доктором Вершининым она виделась поначалу только тогда, когда Марина привозила маму на обследование. Ничего нового он сообщить не мог, наблюдалось вполне стабильное ухудшение общего состояния.
Однажды Марина заглянула к нему за новым рецептом. Уже опускался вечер, и, прежде чем приехать, она позвонила с работы, не особенно надеясь, что застанет доктора в больнице.
– Приезжайте, я тут допоздна, – ответил он.
Отделение словно вымерло, даже постовая медсестра где-то пропадала. По коридору стелились мягкие сумерки, какие бывают только в середине лета. После стука никто не ответил, и Марина заглянула в кабинет без разрешения.
Света не было. Вершинин стоял, вписанный в светлый квадрат раскрытого окна, и курил. С улицы тянуло сладостью – цвели липы. Заметив Марину, нерешительно замершую на пороге, доктор жадно затянулся еще раз и затушил сигарету в столовой тарелке, где лежала уже горстка окурков. Марина не могла припомнить, чтобы когда-то прежде видела этого человека курящим, и табаком от него обычно не пахло.
Доктор щелкнул выключателем настольной лампы, и тогда стали видны его невеселые глаза. Вершинин, должно быть, и сам чувствовал, что на лице у него застыла тягостная маска, потому что, прежде чем взять бланк рецепта, с силой растер лоб и брови основанием ладони. Из мусорной корзины выглядывала фотография женщины прямо в рамке – прежде она стояла на столешнице.
– Тяжелый день? – Марина позволила себе вольность.
– Бывали и лучше. С женой развелся.
– Сожалею. Это больно.
Вместо ответа Вершинин протянул ей рецепт. Знакомый, размашистый, но не по-врачебному разборчивый почерк. Марина спрятала бланк в сумочку. Она почувствовала, как его взгляд несколько раз совершенно по-мужски огладил ее плечи, грудь с крохотным кулончиком в вырезе блузки, скользнул на талию, по бедрам, туго натянувшим ткань узкой юбки, снова вернулся на лицо. Марина выдержала и не отвела глаз. Не рассердилась и не смутилась. Это показалось ей даже забавным: вот, сразу видно, человек развелся – почти гротеск. Но несмотря на это, в животе предательски заныло. Он давно ей нравился, теперь можно не скрывать.