Процесс был отложен. Судья был призван в разные инстанции, где провел консультации. В партийных структурах ему посоветовали быть более мягким, перевести процесс в закрытый режим, дабы лишить журналистов возможности далее освещать громкое дело.
– Не отдадим же мы гения под расстрел! – заулыбался член ЦК партии. – Кто строить будет, если таланты к стенке? Да и времена сейчас гуманные. И не собирается никто расстрел вводить за доллары. Есть, конечно, старая гвардия, напирает…
– Гумилева расстреляли, – припомнил судья. – Тоже талант был!
– А за стихи Гумилева предлагали два миллиона долларов? Вот то-то и оно. Молодость без ошибок прожить нельзя, иначе к старости совсем дураком станешь. Ишь ты, дом-саморез!
– Пятнадцать? – спросил совета судья.
– Пять.
Член ЦК еще раз пожурил юриста за жесткость и предупредил щекастого крепыша, что от переизбытка сахара в питании может случиться диабет. А там, гляди, ногу отрежут… Сам боится такого исхода.
– Ну, и за хорошее поведение мы потом этого архитектора… Потом мы посмотрим… Леонид Ильич добрый!
Уже через пять дней Иратова осудили на четыре года и семь месяцев исправительных лагерей. Даже строгого режима не дали. Выделили два часа попрощаться с отцом и матерью – и под Владимир.
Иратов довольно легко прижился в колонии, был со всеми нейтрален, а некоторым полезен. В блатные не лез и с деловыми осторожно контактировал. А здесь еще и начзоны строил себе трудовую дачку, а в округе не имелось даже путного инженера. Пригодился. Чертил да строителями управлял.
– Молодец, Якут! – хлопал архитектора по плечу худой, как грузинская чурчхела, кум зоны. – Знатную ты мне фазенду замутил! И всего за полгода! Я бы лет пятнадцать ковырялся… Мы тебе за твои таланты срок накинем! Ты чего удивляешься так? Шучу! Вольноопределяющимся запишешься. Знаешь, сколько у меня друзей в округе? Мы им замки строить будем, денег поднимем! Женщины! И присмотра никакого. На хер тебе Москва?!
Иратов отшучивался, представлялся этаким московским недорослем, четко определяя головой, какую он жизнь прожить хочет. Уж точно не с вертухаями! Но до времени во всем с кумом соглашался и успевал выпускать еженедельную стенгазету, в которой превращал вертухаев в народных героев.
К нему часто приезжала мать, не пропускавшая возможность свидания. В эти посещения он тяжело страдал. Но пару раз Шевцова навестила и трахала его все двое суток увольнительной, что само по себе раскрашивало на время черно-белую лагерную жизнь в разноцветную. Вертухаи поочередно подглядывали за парочкой, которой было все по барабану. Что только не выделывал Иратов с гостьей! А она-то, мастерица не менее, чем партнер, крутилась-вертелась под ним, устраиваясь в такие позиции – а-ля женщина-каучук! Они хохотали, когда кто-то из охранников, отматерившись, басом прокричал, что щас он кончит!.. Бесстыжая Шевцова даже придвинула голую задницу к предполагаемой просмотровой дырке – ну чтобы все по ту сторону получили полное виртуальное самонаслаждение…