В Лос-Анджелесе полно очень странных людей, поверьте мне. Там много таких, кто никогда не бывал на скоростной трассе в 7:30 утра или никогда не отмечался, приходя на работу, да и работы-то у них никогда не было и они не намерены ею обзаводиться, не могут, не желают, скорей умрут, чем станут жить обычно. В каком-то смысле каждый из них по-своему гений, эти он или она сражаются с очевидным, плывут против течения, сходят с ума, подсаживаются на дурь, вино, виски, искусство, самоубийство, что угодно, кроме обычного уравнения. Пройдет еще какое-то время, прежде чем они уравняются с нами и заставят нас выбросить белый флаг.
Когда увидите в центре городскую ратушу и всех этих приличненьких драгоценных людей, не грустите. Где-то есть целый шквал, целая раса безумцев, голодающих, пьяных, придурковатых и чудесных. Многих я видел. Я и сам такой. Будет еще больше. Этот город еще не взяли. От смерти до смерти тошнит.
Странные выстоят, война не окончится. Спасибо.
Заметки о жизни престарелого поэта[18]
После 100 работ и годов на биче я поднял голову и обнаружил, что сижу на одной работе уже одиннадцать лет. Я начал замечать, что больше не могу поднять руки выше пояса после целого дня на работе. Нервы ни к черту. Меня отымели. Я пробовал много способов лечения, многих врачей. Ничего не работало. Работал только я сам – 8 часов, 10 часов, 12 часов в день. На этой работе у меня не было выбора. Сверхурочные были обязательны, а часы отсчитывали один за другим. Никогда не знаешь, когда закончится твой рабочий день.
Труд меня убивал. Десять лет я терпел его, лишь духовно возмущался, что приходится выполнять эту механическую тупую работу. Затем на одиннадцатом году начало умирать тело. Я решил, что уж лучше встану босиком на сволочном ряду, чем сдохну в обеспеченности. Человека обеспечивают всем в тюрьме или дурдоме. В 50 лет, с проблемой алиментов на ребенка, я все бросил. Странное дело, но большинство моих коллег по работе это взбесило; они бы предпочли, чтоб я сдох вместе с ними, а не сам по себе.
Я с 35 лет сочинял стихи и рассказы. Я решил погибнуть на собственном поле боя. Сел за свою пишущую машинку и сказал: теперь я профессиональный писатель. Конечно, все было не просто так легко. Когда человек много лет занимается на работе одним и тем же, его время – это чужое время. В том смысле, что даже с 8-часовым рабочим днем весь этот день занят. Прибавьте время в пути на работу и с работы, плюс сама работа, плюс еда, сон, ванна, покупка одежды, автомобилей, шин, аккумуляторов, уплата налогов, совокупления, прием гостей, болезни, несчастные случаи, бессонницу, беспокойство из-за стирки и краж, а также погоды и прочего невыразимого – человеку просто не остается НИКАКОГО ВРЕМЕНИ на самого себя. А когда назначают сверхурочные, часто приходится жертвовать и чем-то необходимым, даже сном, а чаще – совокуплением. Какого хуя? А бывают даже 5-с-половиной-дневные рабочие недели, 6-дневки, а по воскресеньям полагается ходить в церковь или навещать родню, а то и то, и другое. Человек, сказавший: «Средний человек живет всю жизнь в тихом отчаянии», – изрек нечто отчасти верное. Но работа еще и успокаивает людей, дает им какое-то