— Ну, я это… Я — аринт. Но я был предан тебе, мой король, и любовь моя от сердца шла. Аринты не умеют лгать и изворачиваться, как инсеи и шауны. Мы воины, а не лизоблюды какие. А дар твой… ну, не получилось, и бог с ним. Попытка не пытка. Защиту свою ты дал нам, и одно это — уже великий дар.
— Анир… — плечи Роберта опустились, словно из него вынули стержень. — Скажи, Рыжик был… тоже ваш?
— Тоже, государь, — Светлячок понурил голову. — Велишь меня казнить, так я лучше сам себя порешу, а не дамся. Но позволь мне в бою за тебя голову честно сложить. Все одно возвращаться мне нельзя: позор ляжет на весь мой род до скончания веков.
Король прикрыл глаза, устало повел ладонью:
— Потом разберусь, что с тобой делать, Анир. Отправляйся пока к Рагару под охрану.
Наставник от неожиданности поперхнулся, а Роберт поднял набрякшие веки и усмехнулся:
— А разве ты формально не мой подданный, вейриэн, в конце-то концов? Все знают, что присягу мне никто из горцев не давал, но, дьявол тебя задери, не до глупых формальностей сейчас. Видишь, мне пока и свечку не зажечь, не то что с чужой магией справиться. И в бездну договор с Хелиной. Призови сюда столько своих дьяволов, сколько нужно, — при этом король взглядом заткнул вякнувшего кардинала. — Обеспечь охрану. Да ты сам все знаешь. А теперь я вас покину. Принц Игинир, моя благодарность… — он, сгорбившись еще сильней, направился к выходу, но остановился у оцепеневших старших принцесс. — А этих двух моих гадюк — в каземат. Завтра допрошу.
Агнесс и Адель взвизгнули, и король, морщась, ускорил шаг.
Потом говорили, что принц Лэйрин, налетев, как тайфун, за один день погубил Равнинное королевство. Что горный колдун, пленив короля, уничтожил высших лиц государства и, главное, разорил казну. Менестрели сочиняли, что я, аки дракон, питаюсь только золотом и девственницами и прочие глупости.
Болезнь государя тоже приписали мне.
Силы Роберта уже были изрядно подточены вившимися вокруг многоликими охотниками за его даром (грустно осознавать себя в их числе), а прозрел он так внезапно, что это его едва не убило.
Он слег. Заперся у себя, выгнав всех фаворитов, слуг и лекарей, и допускал только ненавистного прежде Рагара, заявив, что больше никому не может доверять. Стражу у его опочивальни несли вейриэны, потому слухи о пленении не могли не родиться, можно понять несведущих людей.
Между тем истинные масштабы катастрофы еще только начали вскрываться.
Рагар допросил Светлячка на следующий же день после памятного суда, охаянного потом менестрелями и выданного летописцами за попытку «дворцового переворота».