— Алиса! — успела выкрикнуть я, прежде чем видение пропало.
Я забыла обо всем, схватилась за артефакт и за стену, убрала пуговицу. Ничего. Еще касание. И так, и этак. Впустую. Чем бы это ни было, оно ушло. Или кто-то заставил его уйти. Я со злостью стукнула кулаком по стене. Чары чарами, но сдачи камень давать не спешил.
Спускаясь, я увидела, что входа на третий этаж больше не существует.
Я все-таки разревелась. Ночью, вернее, днем в своей кровати. О том, что мои спутники уже вернулись, свидетельствовали тонкие полоски света из-под дверей Веника и Алексия, насчет остальных не скажу. В спальне я быстро разделась и юркнула в постель. Поначалу я опасалась проводить ночь рядом с подругой, даже всерьез думала укутать ее покрывалом и переместить под кровать. А потом махнула рукой, я же не труп к себе под бок положила, а именно такие ассоциации приходили на ум. Это Пашка. Она спит. Так что нечего заниматься ерундой, кровать большая, обеим места хватит, даже с избытком.
Я забралась под одеяло и стала рассматривать очертания явиди в темноте и, лишь услышав собственный тихий всхлип, поняла, что плачу.
— Ничего у меня не получается, — пожаловалась я силуэту, — каждый раз, когда я решаю, что судьба мне улыбнулась, она показывает клыки, — я вытерла слезы краем одеяла. — Знаешь, что тяжелее всего? Не боязнь неудачи, не страх за дочь, они не дают забыть о себе ни на секунду. Самое страшное, что я должна притворяться перед ними, — неопределенный взмах рукой, — перед собой. Каждое мгновение прятать эмоции так глубоко, как могу, иначе ко мне ползамка сбежится. В детстве я играла в одну игру, глупую и бесполезную, как все игры. Представляла, что окружающие могли читать мысли, и старалась думать обо всех хорошо. Я хотела, чтобы все знали, какая я правильная. Часто забывалась, мысли ведь хуже слов, свободнее. Тогда я стала прятать их, делить на первый и второй слой. Первый — такое же вранье, как и слова, что мы говорим, а вот второй… Думала одно, имела в виду другое. Отдает психушкой, — я рассмеялась сквозь слезы, — хорошо, что это быстро надоело. Сейчас я чувствую себя так же. Боишься? Не выказывай страха, перестать его испытывать, спрячь, погрузи на второй слой, закрой другим, но он все равно прорвется. Это тяжело, иногда кажется, такой груз мне не по плечам. Хочется кричать, плакать, топать ногами, но нельзя. Нельзя даже испытывать самого желания.
Я шмыгала носом и жаловалась на судьбу той, что не могла услышать, находя в беседе странное удовлетворение. С каждым словом раскручивались тиски, сжимающие голову с тех пор, как я, сидя на кухне, читала новости. Сутки на ногах, наконец, усталость взяла свое, и я уснула.