— Согласен, — он иронично посмотрел на меня. — Слушаю тебя, и сердце радуется. Сама понимаешь, ей, как и тебе в свое время, нужно разрешение седого демона. «Грин карта», иначе придется депортировать, — старик продолжал улыбаться, но мне очень не нравилось то, что я видела за этой улыбкой, то, что он сам хотел мне показать, еще один жалельщик на мою голову.
— Отправьте запрос, — я села на диван, — или вам и на это требуется разрешение?
Я устала, я была зла и раздражена, я ожидала много, но того, что Милу не пустят на стёжку, даже не приходило в голову. Ирония судьбы, когда я стараюсь вывести человека из нашей тили-мили-тряндии, так все прямо таки жаждут оставить дорогого гостя у себя, желательно навсегда, а как я сама привела, так выгоняют, поправ собственные же законы.
— Отправлю, — не обращая внимания на мое ворчание, ответил Семеныч, — даже если в этом нет смысла.
— Отправьте, — теперь мои слова больше походили на просьбу.
Ведьмак встал и направился к выходу.
— Что происходит, а? — спросила я в спину голосом маленькой девочки. — Семен Евгеньевич, вы знаете, что происходит?
— Знал бы, не отправил вас за медальонами, — он открыл дверь. — Черт бы с ними и с деньгами. Сергей поправится и ладно, а теперь….
— Что? — я даже привстала. — Что теперь?
— Не знаю, — старик развел руками и уже на пороге, прежде чем выйти, добавил, — но на меня не рассчитывай.
Оптимистично, я аж зажмурилась от открывшихся перспектив.
До вечера мы пытались наладить нехитрый быт. Игорь с тех пор, как оказался на стёжке вел себя гораздо спокойнее, или все дело в том, что Мила перестала изводить себя мыслями. Если пара слезинок и скатывались по ее щеке, то уже без надрыва. Грусть и сожаление, ну, и немного страха перед неизвестностью. Немного. Поэтому вечером, когда мальчик давно уже спал, мы с Милой все еще сидели за столом. Я уступила ей с сыном спальню, намереваясь занять диван. Мы пили чай и говорили. Я рассказывала, она слушала. Нет, не про свою жизнь, такую слезливую мелодраму под чай не осилишь, как минимум под коньяк.
Я рассказывала про нашу тили-мили-тряндию, про Северные пределы, про стёжки, соединяющие миры, про точки проколов — переходов, про нечисть: ведьмаков, бесов, демонов. Про время и про безвременье. Я хотела, чтоб она знала, на какой мир меняет привычный, чтобы она, если понадобится, сделала этот выбор с открытыми глазами, а не как я — «в омут с головой», а там будь что будет. Рассказывала про закон, который должен обеспечить ей относительную безопасность, про карантин, которому подвергаются все переселенцы. Новым жителям запрещается покидать стежку целый год. Когда возвращаешься к людям, там проходит десять лет. Исчезают друзья, умирают родители, кто-то спивается, кто-то уезжает в неизвестном направлении, кто-то не хочет тебя видеть никогда, а кому-то тебе самому стыдно показаться на глаза. За десять лет мир меняется, становится чужим, и тебе уже не хочется в него возвращаться.