— Это нелепо, — вырвалось у нее со смешком, и она решительно положила ложку, глядя ему в лицо, — с чего, скажи на милость, ты решил, что я лгу?
— Мои исследования вышли двенадцать лет назад. Тебе было тринадцать.
Он сверлил ее обвиняющим взглядом, который, возможно, и напугал бы ее, если бы она лгала, как он думал, вот только Микея не лгала.
— И что? — спокойно спросила она, наклонив голову.
Цесин снова сузил глаза и осекся. В его взгляде мелькнуло сомнение.
— Валяй, проверь. Я не могу снять блоки, но ты можешь просканировать, и тогда узнаешь наверняка. Я разрешаю, — с легким вызовом предложила она.
Ее собеседник изменился в лице, а потом на нем отразилось чувство вины. Наконец, Цесин опустил глаза:
— Прости меня. Я не должен был обвинять тебя во лжи. Просто…
— Просто ты не привык общаться с девушками, которым ты действительно интересен, — наугад выпалила она и попала. На его скулах резко обозначились желваки, и он отложил ложку, не доедая супа.
— Красивых девушек вроде тебя обычно мало интересуют мои исследования, — ровным голосом сказал Цесин, глядя в сторону, а потом внезапно глянул в глаза. — Ты и правда читала все?
— Все, что смогла найти. Ты был одним из моих любимых авторов. Возможно, благодаря тебе я решила стать переводчиком, — подтвердила Микея. За столом воцарилось молчание, и она решила доесть суп, поскольку все еще была голодна. Цесин последовал ее примеру, а потом тихо сказал:
— Мне никто никогда не говорил настолько приятных вещей.
Микея пожала плечами:
— Это правда, Цесин.
— А какие языки ты знаешь?
— Октианский. И шаггитеррианский — три наречия. Сейчас пытаюсь разобраться в четвертом. То есть пыталась…
Она опустила голову, и Цесин протянул руку, заправляя ей волосы за ухо. Этот интимный жест заставил ее вздрогнуть, и он моментально убрал руку:
— Прости.
— Нет! — почти одновременно сказала она. — Не извиняйся. Мне…
— Что? — совсем тихо спросил он севшим голосом, но Микея лишь покачала головой. Она чуть не сказала ему, что его прикосновения приятны ей. Это уж слишком. Это похоже на…
— Цесин, а откуда ты знаешь, сколько мне лет? — вдруг тихо спросила она.
— Это просто невероятно. Как ты мог… как ты мог так поступить и молчать все это время? — возмущенно разрывалась она пару минут спустя, вскочив со стула. Под ее испытующим взглядом Цесин признался, что читал ее дело, и вдруг начал говорить о совершенно невероятных вещах — вроде того, чтобы опротестовать приговор. И заплатить за ее адвоката.
— Я не могу позволить тебе. Это неприлично. Это…
— Это не будет неприлично. Если ты отдашь мне пре-сезариат.