Главное — дома и оборудование были целыми, хотя попытка поджечь была. Обгорелый труп жуткого вида с вытянутой, растопыренными пальцами вверх, рукой лежал посреди посёлка. К конторе сносили подобранное оружие. Его было много.
Егорыч приказал принести водки, солёной рыбы, луку и хлеба. Вытащили два стола, разлили водку по стаканам, выпили за упокой души погибших. Все, не чокаясь, выпили и разобрали нехитрую закуску. Народ малость расслабился.
Два дня хоронили убитых. Своих приисковых в могилах за посёлком, где возникло, может быть, первое в этих местах русское кладбище. Чужаков побросали в шурфы за бортами россыпи и засыпали их породой.
Прииск не работал, но то золото, которое было в шести захваченных ещё на стойбище котомках, взвесили. Его оказалось почти четыре пуда. Когда его ссыпали в железный ящик, Егорыч отметил, что золотишко-то всё разное по цвету и виду песка.
Видать, хунхузы угробили много людей старательского труда в разных местах.
Металл, ссыпанный в кассу, с лихвой компенсировал простой в работе. Управляющий со вторым своим помощником по числу погибших старателей и казаков в мешочки отвесили по три фунта золотого песку. Это семьям или родственникам, если они объявятся. Люди-то были из разных мест. О некоторых вообще известно не было, откуда они. Сложнее было с урядником и двумя другими казаками. Они жили в селе под Иркутском и числились в казачьем реестре.
О налёте всё же придётся докладывать официально. Что за этим может произойти дальше, было неясно. Официальное следствие и т. д. и т. п.
Егорыч сел писать письмо Василию и составлять официальный рапорт управляющего о событиях на стойбище и прииске.
В письме Борис Егорович просил Василия узнать, нет ли сведений о храме, который бы был ограблен хунхузами этим летом, и высказал мысль о том, что вещи культового порядка, попавшие к ним, надо бы вернуть, если храм найдётся.
Фрол бежал по звериной тропе, ежесекундно наклоняясь, дабы не задеть нижние ветки деревьев. Он тяжело дышал по причине того, что почти два пуда золота в плетёном коробе за спиной давали себя знать непомерной тяжестью. Бегать с таким грузом раньше ему не приходилось.
Пользуясь доверием Егорыча, позволявшим ему доводить шлихи промывки до золота, он самые крупные самородки и золотинки, которые старатели называли «таракашки», в золотоприёмную кассу прииска не сдавал. Оставлял себе, пряча под плоский камень около промывки. Когда сменялась стража, он, улучив момент, забирал золото и, не доходя посёлка, прятал его в том самом коробе, который ныне тащил на спине. Короб был спрятан в куче норы, которая осталась от брёвен для стройки посёлка, между участком промывки и домами. Споткнувшись о корень лиственницы, беглец, едва не воткнувшись в сухую острую ветку, упал на землю, а ветка эта воткнулась в плетёнку за спиной и помогла ему, смягчив удар.