— Пять, пять фунтов тридцать золотников и сорок две доли>[37], — смеясь, сказала подруга.
«Вот девка, — подумал Тимоха, — тихушница. Наша жестянка с металлом где-то треть по весу от этого богатства>[38]».
— Где взяла? — успокоившись, повторил вопрос.
— Не бойся, не варначила. Работала я в Иркутске на кухне постоялого двора. По зиме там многие старатели, что посправней, и перекупщики останавливались. Гуляли на первом этаже не чета здешним. Заезд был такой, что меня хозяин определил помогать убираться в нумерах. Страсть я этого не любила. Постучишься, а там пьяный с девкой спит. Идёшь в другой нумер, где нет постояльца. Так я в один нумер постучала, ответа нет. Вошла, всё разбросано, табачищем воняет, кислятиной. Свечи все сплыли. Противно. Я принялась убираться. Зашла за кровать, а там мужик лежит. Глаза открыты, красные, и не дышит. Испугалась я до смерти. Хотела убегать и звать хозяина, как вижу, рядом с ним эта вещица лежит. Блестит. Я её подняла, а другой рукой глаза у мужика закрыла. Он был холодный, как снег. Не знаю, как выскочила из номера, штуку эту в ведро под тряпку положила. Позвала хозяина, а сама чуть живая с испугу. Приехала полиция, врач и ещё какие-то люди. Собрали всех, кто вчера в зале работал. Два дня всех допрашивали, но его никто не убивал. Он сам с перепою. Это врач подтвердил. Пачпорта при нём не было, а вот ассигнаций — целый бумажник. Его полиция забрала. Всех нас отпустили. Хозяин приказал молчать про этот случай, а полиция приезжала из-за того, что двое постояльцев по пьянке подрались. Обычное дело. Только через неделю уволил меня этот клещ.
— А что так? — спросил Тимоха.
— В койку тянул, а я ему скалкой по башке.
— Вот как! — удивлённо сказал спросивший.
— Я потом узнала, что это самородное золото, но продавать его решиться не могла. Понимала, что будут выспрашивать, откуда да что. Так и прячу его много лет, а из избы унесла, когда на работе заставили бумагу подписать про то, что не могу иметь золота, покуда работаю. Не то каторга за воровство. А это моё приданое, — потупясь, проговорила Марфа. — А что у тебя в коробке, тоже золото? Я ведь её не открывала.
Тимофей положил на мох самородок Марфы и, вынув жестянку, открыл крышку. На песке, отливавшем золотом, лежал дубовый листок из золота. Взяв его в руку, женщина, удивлённо обращаясь к Тимохе, проговорила:
— Так у тебя, однако, тоже есть золотое чудо. Очень похоже на листок с дерева, только потолще и чуть кривовато — с дерева-то он ровненький с обеих сторон. А дырку ты сам в нём пробил, для шнурка, что ли?