как достижения
всех представителей некой идентичности. В худшем случае дискурс привилегированности может быть похищен, чтобы лишить легитимности настоящее движение сопротивления: как смеют белые атаковать мультиэтничную полицию в ответ на полицейское убийство чернокожего? Это иронично, но такого рода дискуссии об идентичности ведутся даже в рамках обсуждения перспектив классовой войны. Некоторые активисты настолько сосредотачиваются на «классизме», что забывают о капитализме. Если бы бедняки сами по себе были простой социальной группой, ущемление каких-либо их интересов представляло бы большую опасность для освободительного проекта, чем нападение на структуры, производящие нищету.
И хотя мы вынуждены определять себя через ту или иную идентичность, все они так или иначе воспроизводят капитализм. Если мы хотим выйти за эти рамки, имеет смысл не просто бороться за наши рабочие права, женские права или права иммигрантов. Все эти цели вполне достижимы в капиталистических рамках улучшения заработной платы, более высоких зеркальных потолков в офисах и новых квот на гражданство. Капиталисты могут делать уступки, но они обязательно попытаются заставить платить за эти уступки других угнетённых: например, в ответ на студенческие протесты против уменьшения бюджетного финансирования в Калифорнии политики предложили приватизировать государственные тюрьмы, чтобы перевести деньги в сектор высшего образования. Мы должны выйти за рамки наших ролей и идентичностей, открыть заново самих себя, вновь обрести свой интерес в проекте сопротивления. Наша солидарность не должна быть основана на общей субкультуре или общественном статусе. Она может быть чем-то, что объединяет нас с другими людьми, выступившими против своих общественных ролей в экономической системе.
Вертикальные союзы, горизонтальные конфликты
На каждой линии фронта в войне угнетателей и угнетённых первые пытаются подкупать последних при помощи обещания особых привилегий в обмен на подчинение. Одни угнетённые обеспечивают подчинение других, а самих угнетателей, в свою очередь, угнетает кто-то другой — такова природа иерархии. У самых бедных народов более успешные классы ведут между собой борьбу за право подешевле продать соотечественников; в самых бедных районах есть полицейские информаторы; в самых бедных семьях мужчины силой навязывают межклассовый императив патриархата.
И в то же самое время конфликт между людьми, находящимися на одной и той же экономической ступени, принимает тысячи форм: это и конкуренция за рабочие места, и войны уличных банд, и этническая вражда, и войны между бедными странами за ресурсы, которые ещё не разграбили более богатые. Всё это отвлекает внимание от того факта, что насилие встроено в систему эксплуатации. Может показаться, что людям свойственны жестокость и вздорность (конечно же, свойственны ровно настолько, сколько необходимо, чтобы они не могли объединиться против своих эксплуататоров, не говоря уже об обустройстве общества, основанного на сотрудничестве, а не соревновании). И всё же именно экономическое неравенство является причиной большинства этих противоречий, как бы сильно нам не хотелось думать, что они неотъемлемая часть «природы человека».