— Понял вас, понял, — уже не совсем деликатно перебил я, — Максим, давайте перейдем к более насущным вопросам. Скажите-ка мне как адвокату: в виновность вашей сестры вы верите?
— Нет. Не верю. Она никого не убивала. И я готов вам оказать любую помощь, только чтобы вытащить ее из тюрьмы.
Сказано это было очень твердым тоном, в голосе явно сквозила тревога и даже боль. Не далее как вчера подобные интонации я слышал в голосе Сергея.
— Я знаю, вы уже давали показания в следственном отделе. У меня есть копия протокола, я читал. Расскажите мне еще раз…
Молодой человек говорил медленно, чуть ли не нараспев, водя глазами по сторонам. Взгляд его останавливался то на рембрандтовской «Данае», то на «Венере Урбинской», то на большой фотографии какого-то морского побережья… Вглядевшись, я вспомнил: я же там бывал несколько лет назад, это местечко на Кипре, где, по легенде, вышла из пены морской богиня любви Афродита… Рассказ Максима не противоречил показаниям его друзей и не содержал никаких зацепок для меня как для защитника.
— Я правильно понял, было именно так: вы хотели налить девушкам вино, обнаружили его отсутствие и пошли в дом, там взяли две бутылки из холодильника, двинулись обратно, возле домика встретили Абрамова, который шел вам навстречу… Так?
— Не шел, а почти бежал, — уточнил Максим. — Он какой-то дикий был, злющий, глаза бешеные… Я ему сказал что-то вроде: «Эй, ты куда», а он только рукой махнул и поднялся в домик.
— Поднялся? Домик же одноэтажный, или я ошибаюсь?
— Одноэтажный, — кивнул Трофимов, — но крыльцо довольно высокое, ступенек семь или восемь. Вот, короче, он скрылся в дверном проеме, а я пошел к ребятам. Налил вина девчонкам, но настроение у всех уже никакое было, особенно у Настюши.
Я четко слышал, как Максим скрипнул зубами. Опустил взгляд на его руки и увидел крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками пальцев.
— А вы с этим самым Колей хорошо знакомы были?
— До того вечера только один раз виделись, в марте Настюша нас знакомила. Да на хер мне такие знакомые, и Насте тоже — на хер! Не нужен ей был этот мудак, ну вот зачем она к нему вернулась?!
Пацан заметно разволновался, заговорил более громким голосом. Что ж, это даже хорошо, в состоянии волнения человек может рассказать и то, чего в обычном виде рассказывать не станет.
— А что в нем такого плохого было, с вашей точки зрения, — полюбопытствовал я, — почему он вам не нравился?
— Не нравился, и все, — грубовато сказал Максим, — одного того, что он ей так паскудно изменил тогда, уже достаточно, чтобы башку топором раскроить. Изменил! Насте! Она ж потом чуть ли не месяц ходила как убитая…