На секунду Сабрина снова почувствовала себя застенчивой, неопытной восемнадцатилетней девушкой. Она с трудом подавила желание уйти из библиотеки, чтобы избежать пристального взгляда Круза, напомнив себе, что ей двадцать восемь лет, что у нее есть ученая степень и что ее высоко ценят как эксперта антикварной мебели. Его неожиданное появление в Эверслей-Холл было для нее как гром среди ясного неба, но она заверила себя, что стала нечувствительной к его ошеломляющей мужской привлекательности.
– Зачем ты приехал?
Сабрина порадовалась, что на этот раз ее голос звучит нормально.
Она невольно вернулась к тому моменту, когда случился выкидыш. Она носила их ребенка всего четыре с половиной месяца. Представлял ли когда-нибудь Круз, каким был бы их сын, если бы родился? Представлял ли он – как это делала она – темноволосого мальчика с твердым, решительным подбородком и зелеными, как у отца, глазами? Или, может, серыми, как у матери? Боль, жестоко терзавшая Сабрину в первое время после выкидыша, притупилась с годами, но в сердце ее навсегда осталась незаживающая рана.
– Мне нужно поговорить с твоим отцом.
«Балда», – отругала себя Сабрина. Ведь Джон сказал, что Круз хочет видеть графа Бэнкрофта. Причина его приезда не имеет к ней никакого отношения. Десять лет назад Круз предложил ей выйти за него замуж только из-за ребенка. Но она была свидетельницей неудачного брака своих родителей и не спешила с принятием решения. К тому же она была уверена, что Круз ее не любит, поэтому в конце концов ему отказала.
Круз не производил впечатления человека, которого одолевают воспоминания прошлого. На нем был безупречно сшитый серый костюм, выгодно подчеркивающий его поджарую фигуру, и белая рубашка, резко контрастирующая с загорелым лицом. Внешне он соответствовал облику феноменально успешного мультимиллионера, о котором она читала в газетах. Однако же за фасадом благопристойности Сабрина ощущала рвущуюся наружу энергию неукрощенного хищника. Это качество сильно интриговало ее, когда они были любовниками.
Она заставила себя войти в библиотеку, решительно закрыв за собой дверь.
Круз стоял у стола, его лицо, в профиль напоминающее голову хищной птицы, приняло высокомерное выражение, словно Эверслей-Холл принадлежал ему, черт бы его побрал!
Сабрина испытывала те же чувства, что и в детстве, когда ее вызывали в кабинет отца, чтобы она объяснила какой-нибудь свой проступок. Графа Бэнкрофта нельзя было назвать строгим отцом, дети его мало интересовали. Большую часть времени он проводил за границей и порой казался маленькой Сабрине незнакомым человеком, который огорчает ее маму. С его отъездом дышать становилось легче и свободнее.