– Во-первых, мне плевать на право общественности на информацию, в данный момент это мое дело, а не дело общественности. Во-вторых, я еще не провела допрос ключевого фигуранта и не хочу никаких утечек, которые могли бы мне в этом помешать. Когда будут установлены личности всех жертв, – продолжала она, опережая возможное возражение со стороны Девинтер, – и мы оповестим ближайшую родню последней жертвы, если таковая имеется, мы обнародуем их имена.
Надо будет только сделать так, чтобы Надин получила эти имена первой, напомнила она себе.
– Вы можете выпустить пресс-релиз, выступить с заявлением, но… – тут Ева сделала паузу, чтобы подчеркнуть важность своей мысли, – никакие данные моего расследования огласке не подлежат. Ни версии следствия, ни возможные подозреваемые, ни мотивы, ни причина смерти.
– Не первый год замужем, – сухо парировала Девинтер.
– Тогда нет проблем. – Ева еще раз взглянула на кости. – Но сначала – она.
– Лейтенант! – По голосу эксперта было слышно, что она оскорблена и отчасти раздосадована. – Мне они тоже небезразличны. Я держала в руках их кости, скребла их, проводила анализы, иссекала. Чтобы сделать свою работу эффективно, мне необходима некоторая отстраненность. – Девинтер положила на стол раскрытую ладонь. – От меня требуется сосредоточиться на научной стороне дела. Но это не значит, что мне на них плевать.
Об этой девочке я могу вам рассказать все. – Она подкрепила слова жестом. – Как она ходила по улицам в обуви не по размеру, питалась тем, что могла раздобыть – когда это получалось. Как у нее болели зубы, все ныли и ныли. Как она прожила последнюю неделю своей жизни хромая, с раздутой лодыжкой, в синяках. Как она бедствовала. Я думаю, у нее была очень и очень тяжелая жизнь. По сравнению с такой жизнью даже смерть – в таком варианте – кажется милосерднее. Это неправильно, безнравственно, несправедливо, но это милосерднее, чем та жизнь, которую она вела.
– Может, и так. Не могу с вами спорить, но ее смерть, способ, каким она была причинена, тот, чей больной разум и руки ее причинили, для меня вопрос первостепенной важности. Право общественности на информацию меня интересует в последнюю очередь.
– Так у вас есть подозреваемый! – догадалась Девинтер. – Кто-то у вас на горизонте вырисовывается.
– Мне нужно лицо и имя этой девочки. И провести один допрос. После этого, возможно, все станет ясно. А пока у меня подозреваемых много.
– Мне хотелось бы знать, кто…
– Зачем вы украли ту собаку? – перебила Ева.
– Что?
– Собаку. Несколько лет назад вы обвинялись в похищении собаки.