— Конечно, не зря! Он был профессиональным разведчиком! И хотя сильно пострадал от предательства Очина, но, уверена, сражается не на стороне Алярмуса. Похоже, он помогал влюбленным.
— Надеюсь, надеюсь… Эту парочку явно кто-то хранил, — пробубнил сочинитель. — Догадываешься, проницательная моя? Наш гид ничего не рассказал о мужчине на платформе. О работяге с лопатой и дустом, спугнувшем гадов.
— О том пассажире, что напугал Теофила своими перчатками и подозрительной слежкой? Он оказался обыкновенным человеком!
— Не совсем… — глаза сочинителя хитро блеснули. — Ну, скажи, кем по-твоему был этот спутник в ночи? Это же совсем просто: он только изображал воина Алярмуса. Вроде Штирлица в Третьем рейхе. На самом же деле был шпионом, проникшим в подземелье с диверсионными целями. Он следил за Теей, поэтому оказался в поезде и помог малышке спастись от нападения Духов тьмы!
— Зачем он следил за ней?
— Господи! Волновался. Это же отец Теи.
— Отец!? — женщина приподнялась, тараща янтарные глаза.
— Ее настоящий отец. В нем живет сила Источника. И он всегда рядом с ней, как Ангел-хранитель. Так ведь обязательно происходит, даже если наши близкие далеко, совсем далеко…
— Ах, где же он сейчас, где?…
— Ты ведь хорошо запомнила нашего гида? Да, детка, да. Он не зря так смотрел на тебя. Там, на платформе, здесь… Я узнал его. Вот и сказке конец, а кто слушал… — Рассказчик притянул к себе даму, нацелясь в щечку поцелуем. Она увернулась:
— И все?!
— А что же еще? Полный порядок.
— То, что ты написал сегодня ночью.
— Тебе не понравится. Простенькое.
— Простенькое как раз по мне.
— Забирай.
Буду валять я себя, баловаться,
нимф легконогих в кустах поджидать,
юным себе и счастливым казаться,
птиц, мне накаркавших, в небе считать.
Ах, эти воды, зеленые своды,
сбитым белком в синеве облака,
ах, это женское лоно природы!
Дай мне в него погрузиться пока.
Не оскорбляйся, мой дух непреклонный
склонностью маленькой глупой души
тела проделками, шелестом коны,
блудною песнью в медовой глуши.
Числить меня в дезертирах не надо.
Вот подлечусь я — и вновь — хоть убей!
Лишь откормлю я животную радость
и принесу её в жертву тебе!
— Ладно, придется смириться, что я прохожу по статье «животная радость».
— Ты — и радость, и дух, — строго заверил сочинитель. — Ты — мое убежище и поле боя.
— А ты мое, — теплые руки обвили его шею, губы прильнули к губам. Над поцелуем витал июньский ветерок, порхали пестрокрылые бабочки, проплывали в небесной высоте легкие облака. Армия желтоголовых цветов источала медовую сладость и охраняла покой двоих. Вокруг вращался мир, залитый любовью и солнцем…