Теперь усилиями Остапа из окна Клеедорфа в сырую мартовскую ночь смотрела драгоценная мечта Марика, защищая от сквозняка немощное тело неизвестного старика. Возвращаясь в комнату или вынырнув из странной клейкой дремы, Остап сразу смотрел на диван, опасаясь, что увидит бездыханное тело. Но утром второго дня старик пришел в себя, открыл глаза и еле слышно прошептал: «- Пожалуйста, мои лекарства». Остап понял, вложив в протянутую ладонь больного пробирку с таблетками. «- Нет, другое, в бумаге». Остап развернул порошок и всыпав в рот старика, протянул ему стакан с водой. Тот проглотил и поблагодарил взглядом. А затем Остап приступил к курсу лечения, разработанному фронтовым опытом. Старику удалось проглотить сто граммов спирта, запивая его горячим супом из армейской тушенки. После чего больной проспал несколько часов и, проснувшись, попросился в клозет. Ему стало лучше, он даже пытался встать, но тут же повис на руках подоспевшего Остапа, оказавшись высоким и легким. Под толстым, узорчато вязанным из деревенской шерсти свитером хрипло дышала костлявая грудь, на худых бедрах еле держались помятые брюки из коричневого ворсистого сукна. Старик перевел дыхание и скрипнув зубами встал, опираясь на руку своего спасителя. Часть панели в углу комнаты оказалась дверцей, а за ней — вполне комфортабельный туалет с кружевными занавесками на узком окне, салфетками, плетеным коробом, полным журналов, и умывальник с овальным зеркалом. «А я то на двор бегаю, деревня», — упрекнул себя Остап, закрывая за стариком дверь. — Гордый, фриц чертов. Лучше умереть, чем штаны замарать», — думал он, слыша как спускается за дверью вода и урчит водопровод. Старик вышел, придерживаясь за книжные полки, доковылял до кресла у камина и сел, с трудом переводя дыхание. Остап заметил, что он побрился, отчего стали заметней размашистые усы, и зачесал назад редкие седые пряди. По комнате разнесся легкий запах одеколона. «Такой ли уж н старик?» — засомневался Остап, которому теперь казалось, что незнакомец не старше его отца. А тот, справившись с сердцебиением, посмотрел на гостя глубоко запавшими светлыми глазами, в которых притаился смех.
— Я хотел поблагодарить вас стоя, офицер, но уж извините, обессилел, — проговорил «фриц» на столь чистом русском языке, что Остап от неожиданности, по-видимому, приоткрыл рот. — Вижу, вы удивлены», продолжал он. — Никакой мистики. Я — русский. Не беспокойтесь, вы не нарушили воинского долга, не дав мне умереть — я ваш идейный противник, но не враг. В том, что касается фашизма — я с вами заодно. Позвольте представиться: бывший штабс-капитан добровольческой армии Деникина Алеклсандр Леонидович Зуев, вот уже семнадцать лет исполняющий обязанности герцога Баттенбергского… Прошу вас, объясните ситуацию — вы у меня в гостях или же я — ваш пленник? Но прежде хочу заверить вас честью офицера, что как бы не повернулись обстоятельства — я ваш должник и не причиню вам вреда… Но лучше по порядку. У нас, по-видимому, есть какое-то время в запасе. Насколько я заметил, вы не торопитесь прервать визит. Придвиньте ваше кресло и присаживайтесь — предстоит, мне кажется, длинный разговор.