Зато Алекс почти угадал. Йохиму не оставалось ничего другого, как погрузиться в занятия, не по склонности, а инерцией непротивления к обязательству выдерживать имидж старательного студента перед семейством Алекса.
Ощущение того, что он проживает как бы в черновике, изобилующем ошибками и неточностями, какую-то чужую, малоинтересную и малообязывающую его к усилиям жизнь стало стилем существования Йохима: все кое-как, вяленько, без вдохновения и энтузиазма. «Где же ты, настоящее дело? тосковал Йохим. — Зачем я здесь? Кто я и зачем я вообще?» От Дани, поступившего в школу актерского мастерства театра радио и телевидения в Париже, приходили огромные восторженные письма. Йохим поначалу попробовал излить душу в пространном послании к другу, изнемогая от жалости к самому себе и своей серой унылой жизни. Однако душераздирающие, натуралистические подробности быта приюта престарелых, посещений больниц и анатомички не произвели на Даниила должного впечатления. Чего, собственно, ожидал Йохим? Что друг примчится к нему на выручку, оставив все или заставит его бросить медицину, вытащит его сильными руками в свой чудесный мир? Втайне, боясь самому себе признаться в этом, Йохим ждал именного этого чуда. Но Дани исписывал листы, пространно объясняя другу, как благородное избранное им поприще, как прекрасно ощущать на себе белый халат врача — спасителя и защитника, как много еще ему сулит будущее и т. д. и т. п. Йохим замкнулся, свернув переписку к формальным коротким весточкам.
Он жил, работал, сдавал экзамены, писал курсовые работы с оттенком мазохистского удовлетворения. Прикладывая гигантские усилия к преодолению отвращения к медицине, Йохим и не подозревал, что какие-то вещи в этой области ему даются на удивление легко.
На четвертом году обучения группе студентов, наблюдавших за работой хирурга в больном стеклянном колпаке специально оборудованной операционной, полагалось принять участие в последующем обсуждении операции.
Часы уже сделали три полных круга и студенты, изрядно соскучившиеся на своем наблюдательному посту, успели обменяться впечатлениями по поводу главной задачи и стратегии ее осуществления оперирующим хирургом.
В тот день у стола стоял ассистент профессора Вернера, уже имевший хорошую репутацию. Сам же профессор, пробывший в операционной не более 30 минут, должен был провести учебный разбор.
Йохим с трудом переносивший подготовительные этапы трепанации черепа со специфическим скрипом и хрустом дрелей и пилочек, вскрывающих кость, уже научился воспринимать подготовленное операционное поле в раме стерильного полотна как некую абстрактную игровую площадку, диктующую свои условия и правила их выполнения.