Андрей Дмитриевич прижал бросившуюся ему на грудь девочку. Из-за торчащего банта обменялся долгим виноватым взглядом с Валей. Та сразу поняла и как подкошенная рухнула на стул.
В последовавшие два года они пробовали устроить свою жизнь по-всякому: то оставив Полю бабушке, переселились вдвоем в Кабул. Только и там Валя редко виделась с находившимся на отдаленных позициях мужем. Взяла к себе дочь, а через полгода вернулась вместе с ней домой. Страшно там и противно, никаких денег не захочешь. Живешь за решетками и заборами, как в зоопарке, ещё под охраной бэтээров. Если кого из местных встретишь, так лицо поднять страшно — ненавистью, как кислотой, того и гляди плеснут. А уж сколько цинковых гробов на родину переслали, лучше не вспоминать.
Андрею везло целых четыре года, хотя он и лез в самое пекло. А вскоре после того, как Ласточкину было присвоено звание генерала, доставили его в Москву спецрейсом на носилках, без сознания, прямо в Бурденко. Врачи обещаниями не радовали, но Ласточкин выкарабкался — контузия, конечно, ампутация левой ноги и почки. Только это, считай, чудо, если учесть, из какого кровавого месива откопали солдаты раненого командира.
Стал генерал Ласточкин инвалидом войны, орденоносцем-героем, но дома не засиделся. Хорошие руководители и специалисты везде нужны. Тем более, на «военке», да ещё с таким опытом и послужным списком. Доверили Ласточкину весьма ответственное предприятие, предупредив о строжайших правилах соблюдения секретности и важности производства. А он и обрадовался поспешил голову проблемами трудного производства забить. Чем меньше о личной жизни думаешь, тем лучше.
Не сложилась она, а как из окружения проблем выбраться — не ясно, — не на фронте. Рядом — любимая женщина, молодая, горячая. Врачи говорят: восстановить половые функции, товарищ генерал, можем только частично. Скажите спасибо, что при таком ранении хоть что-то в штанах осталось.
Он предложил жене: «Ты за меня, Валя, не держись. Если хороший человек попадется — не отталкивай. Другом и помощником я сколько потроха выдержат, при вас останусь. Полюшке всегда отцом буду».
Она зарыдала, обнимая колени мужа, поливая слезами трикотажные спортивные брюки, скрывавшие ещё не оформившуюся культю:
— Тебя люблю. Никого другого на дух не надо. Кобелей полно, любимый мужчина — один.
Жизнь в семье вроде пошла по-старому. Только не все раны, видать, затягиваются. Не мог отделаться Андрей Дмитриевич от чувства, что тяготит он Валю, заставляя скрывать и прятать от него часть своей женской жизни. То она на какие-то культпросветсеминары в Москву зачастила, то в турпоездку по соцстранам отправилась, а после вся группа, чрезвычайно в путешествии сдружившаяся, в ресторане регулярные встречи наладила. И мужской голос, молодой, бодрый, Валентину Федоровну нередко к телефону спрашивал.