Тридцатого, на исходе рабочего дня, Полина подняла трубку селектора и услышала Его голос:
— Как у тебя со временем? У меня полный завал. Только что стало очевидно, что раскидать все дела в этом году все равно не удастся… Ни черта не соображаю. Может, хлебнем кислорода?
И вот они оказались в «форде» Глеба, удаляясь от центра Москвы. Полина ничего не спрашивала, искоса поглядывая на профиль, в котором преобладали сегодня жесткие, решительные линии. Она тихо порадовалась, что надела новое пальто-накидку цвета индиго, от которого её глаза светились сапфиром. И волосы, оказывается, очень кстати вымыла новым шампунем с серебристым оттенком. Они развивались в потоке воздуха легкими паутинками, окружая лицо лунным свечением.
— Не возражаешь, если махнем за город? Хочется среди елок постоять. Задрать лицо к небу и ни о чем не думать.
— Прекрасная идея. Стоит попробовать.
Глеб свернул на окружную. Шеренги ярких фонарей освещали синие, уже совсем ночные сумерки. Кое-где возле спальных районов белели заснеженные перелески, насквозь просвеченные огнями домов.
— Что ты думаешь обо мне? — коротко спросил Глеб.
— Только хорошее, — кляня себя за уклончивость, ответила Полина. Вместо того, чтобы взахлеб живописать, как восхищает её работоспособность директора, в какой трепет приводит деловая хватка, как волнует близость и сколько несбывшихся надежд дарит каждая встреча, она снова предпочла отмалчиваться.
— Я зануда, фанатик, забитый, как мой компьютер всякой цифровой дребеденью. Только с виду хлыщ, а на самом деле — шпана. Хорошим манерам меня обучала девяностолетняя дворянка, выпускница Смольного. Два раза в неделю я ходил к ней на занятия. Потом я обнаружил свою глухую необразованность. Классическая музыка, литература, живопись для меня непаханная целина. Кое-что нахватался по верхам, память цепкая. А копни поглубже — темнота! Я стихов не знаю. В школе не учил, теперь нет времени. Я даже не смотрю видак и не в курсе, как сейчас принято объясняться с женщиной. Ну, если речь идет о серьезных чувствах, а женщина чрезвычайно воспитанная…
Полине надо было положить голову на его плечо или погладить затылок, но она сжалась, сдерживая участившееся дыхание.
— У тебя, вероятно, была большая любовь. Но этот парень оказался недостаточно сильным, чтобы удержать её. А ты не умеешь приспосабливаться, ненавидишь компромиссы. Скажи прямо: что во мне тебя не устраивает? — Глеб говорил медленно и строго, словно обсуждал пункты солидного контракта Полина почувствовала — настал самый ответственный момент. Она набрала полную грудь воздуха, затаилась, слыша, как колотится в висках сердце, и зажмурилась.