– Где твои родители живут?
– Не хочу говорить.
– Почему?
– Приличные люди не любят другим рассказывать, что у них дома творится.
– А ты приличный человек?
Она думала секунд пятнадцать.
– Хотелось бы им быть. Если серьезно. А кому не хотелось бы?
– Нет, ты все-таки расскажи.
– Зачем?
– Во-первых, тебе все равно надо об этом кому-нибудь рассказать, а во-вторых, я никому не проболтаюсь.
Она улыбнулась, закурила и три раза выпустила дым, молча глядя на древесные разводы, тянущиеся по стойке.
– Отец умер пять лет назад от опухоли в мозгу. Целых два года мучился, просто ужас.
Мы на него все деньги истратили, начисто. Вдобавок вымотались до того, что семья развалилась. Хотя это обычное дело.
Я кивнул.
– А мать?
– Живет где-то. На Новый Год открытки присылает.
– Не любишь ты ее, похоже?
– Похоже…
– А братья, сестры?
– Одна сестра. Мы близнецы.
– И где она?
– За тридцать тысяч световых лет отсюда.
Сказав это, она нервно засмеялась и уложила свой стакан набок.
– И чего это я про семью гадости говорю? Даже тоскливо становится.
– Да ничего особенного. У каждого есть что-нибудь этакое.
– И у тебя есть?
– И у меня. Бывает, обниму любимую игрушку – и плачу…
– А какая у тебя любимая игрушка?
– Крем для бритья.
Тут она засмеялась уже веселее. Как не смеялась, наверное, уже несколько лет.
– Слушай, – сказал я, – что ты пьешь какой-то лимонад? У тебя сухой закон?
– Хм, вообще-то я сегодня не собиралась… Ну да ладно!
– Так что ты будешь?
– Белое вино, только похолоднее.
Я подозвал Джея и заказал еще пива и белого вина.
– Скажи, а как себя чувствуешь, когда у тебя есть близнец?
– Странное ощущение. Одинаковое лицо, одинаковый интеллектуальный индекс, одинаковый размер лифчика… Надоедает это.
– Вас часто путали?
– Часто. До восьми лет. Потом у меня стало девять пальцев, и нас больше никто не путал.
Сосредоточенно и аккуратно, как пианистка перед концертом, она положила рядышком обе руки. Я взял левую, поднес к свету и внимательно рассмотрел. Маленькая рука, прохладная, как стакан коктейля. Четыре пальца на ней смотрелись красиво и совершенно естественно – как будто их и было четыре с самого рождения. Такая естественность казалась чудом. По крайней мере, шесть пальцев выглядели бы гораздо менее убедительно.
– В восемь лет я сунула мизинец в мотор пылесоса. Оторвало тут же.
– А где он теперь?
– Кто?
– Мизинец.
– Не помню. – Она засмеялась. – Такого вопроса мне еще не задавали, ты первый.
– А это беспокоит, когда мизинца нет?
– Если перчатки надеваю – беспокоит.
– И все?
Она покачала головой:
– Нельзя сказать, что совсем не беспокоит. Но не больше, чем других беспокоит толстая шея или волосы на ногах. Я кивнул.