Доротею неудержимо влекло к мужу. Она ему полностью доверяла. Но самое главное – она любила его. Именно любовь позволила ей не сдерживать чувства и отдать ему всю себя без остатка с неистовой безудержностью.
– Мне не было больно, – наконец ответила она.
– Хорошо. Очень хорошо. – Картер отвел прядь волос с ее лица и некоторое время с нежностью вглядывался в глаза.
– Это всегда так бывает? – шепотом спросила Доротея. – Я имею в виду, когда не с девственницей?
– Нет, почти никогда, правда. – Картер, опершись локтем о матрас, подпер голову ладонью. – Нас неудержимо влечет друг к другу. Но сегодня страсть неожиданно вспыхнула с особым жаром. – Он покачал головой. – Это было несравнимо ни с чем когда-либо испытанным мною в жизни.
Грудь Доротеи теснило от распиравших ее чувств. «Несравнимо ни с чем когда-либо испытанным мною». Ей приятно было услышать эти слова. Необычайно приятно, в самом деле.
Признание в любви вертелось на языке, но она плотно сжала губы – еще не была готова говорить об этом. Обуревавшие ее эмоции оказались слишком новы, слишком захватывающи, слишком глубоки, чтобы говорить о них вслух. Это был деликатный, очень важный для нее вопрос, чтобы открыться сейчас. Практичная сторона ее натуры, большую часть времени не дававшая о себе знать, сейчас громко предостерегала ее, советуя соблюдать осторожность. Было еще рано, еще преждевременно подвергать любовь, это хрупкое чувство, испытанию.
И страшась сделать что-нибудь не так, Доротея прислушалась к своему внутреннему голосу.
На следующей неделе их взаимоотношения полностью изменились. Казалось, будто прорвало плотину, сдерживавшую их чувственность и сексуальную свободу, и они просто были не в состоянии находиться далеко друг от друга. Хватало одного взгляда Картера, одного его томного чувственного взгляда, – и Доротею пожирал огонь страсти. Она буквально таяла под его ласковыми ладонями. Прикосновение его губ мгновенно пробуждало страстное желание. Горячее желание физического соединения. Но еще отчаяннее ей хотелось любви. Любви Картера.
Случались моменты, когда Доротея думала, что готова открыть ему свои чувства. Объявить о своей любви и преданности. Прокричать о ней во весь голос, когда они вместе объезжали поместье, или прошептать на ухо, когда сидели на камнях возле озера, закинув удочки в воду.
Странно, но всякий раз, когда казалось, что наступил подходящий момент, когда нужные слова так и вертелись у нее на языке – а это бывало довольно часто, – что-то мешало им вырваться на свободу, что-то таившееся в глубине его глаз. Какая-то неуверенность, почти страх. Как будто он знал, что она хочет сказать, и отчаянно стремился удержать ее от признания. Почему? Потому что не мог ответить тем же?