Жиро сел к нему за столик. Пока он извинялся за мое поведение, Димитриос за мной наблюдал, и я понимал, что он заинтересовался.
Теперь я уверен, что не хотел иметь никаких дел с Димитриосом. И решил выслушать исключительно ради Жиро. Мы присели к нему за стол, и он рассказал о своем предложении. Димитриос умел убеждать, и наконец я согласился сделать то, о чем он просил. Несколько месяцев мы работали вместе, но однажды…
— Подождите-ка, — прервал Латимер, — а что это была за работа? Вы торговали наркотиками?
Мистер Питерс запнулся и нахмурился.
— Нет, мистер Латимер, не наркотиками. — Он снова запнулся, а потом вдруг перешел на французский: — Я расскажу, если вы настаиваете, хотя непросто объяснить это такому человеку, как вы, человеку, вышедшему из другой среды. Речь пойдет о вещах, с которыми вы никогда не сталкивались.
— Неужели? — съязвил Латимер.
— Понимаете, мистер Латимер, я читал одну вашу книгу. И царящая в ней атмосфера нетерпимости, предрассудков и незыблемых моральных устоев чрезвычайно меня расстроила.
— Понятно.
— Я не из тех людей, — продолжал мистер Питерс, — которые возражают против смертной казни. А вы, как я подозреваю, из них. Практическая сторона вопроса вас шокирует. И, поражаясь собственной жестокости, вы, сострадая, но ликуя, продолжаете охотиться на своего незадачливого убийцу, что вызывает у меня лишь отвращение. Вы как сентиментальный юноша, следующий за гробом богатой тетушки: в глазах стоят слезы, а сердце прыгает от радости. Испанцы, как вы знаете, не понимают, почему англичане и американцы не одобряют бои быков. Беднягам невдомек: нужно было всего лишь сделать вид, что мучить животных вынуждают закон и мораль, но делать это им неприятно.
Пожалуйста, мистер Латимер, не поймите меня превратно. Меня не пугает ваше моральное порицание, я возмущаюсь, потому что это вас шокирует.
— Поскольку вы еще не рассказали того, что меня предположительно должно шокировать, — раздраженно заметил Латимер, — мне трудно вам возразить.
— Да-да, конечно. Но простите меня, разве ваш интерес к Димитриосу не подогревается в большей мере тем, что он вас шокирует?
Латимер на секунду задумался.
— Наверное, вы правы. Именно из-за того, что я шокирован, я и пытаюсь его понять и объяснить. Я не верю в профессионального дьявола, о котором можно прочитать в детективе. И к тому же все, что я до этого слышал о Димитриосе, наводит на мысль, что он действовал последовательно, с отвратительной бесчеловечностью — не раз и не два, а постоянно.
— Вы считаете стремление к деньгам и власти бесчеловечным? Обладая этими двумя средствами, тщеславный человек может многое совершить во имя собственного удовольствия. А именно тщеславие и бросилось мне в глаза, когда я впервые увидел Димитриоса. Абсолютное и спокойное тщеславие, что делает человека намного опаснее обычных людей, которые лишь кривляются, словно павлины. Да ладно, мистер Латимер, будьте благоразумны! Разница между Димитриосом и приличным успешным дельцом заключается лишь в выборе метода — законном или нет. Оба в равной степени бывают жестоки.