Какое-то время мистер Питерс с несчастным видом разглядывал Латимера, как добрый пастырь, готовый предостеречь заблудшего ягненка.
Потом он произнес:
— Мистер Латимер, вы очень неосмотрительны.
— А вы нет?
— И к тому же очень удачливы. Представьте, что я, как вы предположили, убил Димитриоса. И что мне сейчас пришлось бы сделать? Мне бы пришлось убить и вас. Разве нет?
Он сунул руку в нагрудный карман и вытащил пистолет.
— Видите, я вам солгал. Мне стало интересно, что вы сделаете, если будете думать, что я безоружен. Невежливо было приходить сюда с пистолетом — трудно доказать, что я принес его с собой не из-за вас. Поэтому я и солгал. Вы понимаете? Я очень хочу заручиться вашим доверием.
— Это что, такой ловкий ход, чтобы избежать вопроса об убийстве?
Мистер Питерс устало отложил пистолет.
— Мистер Латимер, включите воображение. Разве похоже, что Димитриос составил бы завещание в мою пользу? Нет. Тогда почему вы предположили, что я убил его ради денег? В наши дни люди не хранят богатство в сундуках… Да ладно, давайте мыслить здраво. Пообедаем вместе, а потом поговорим о делах. Я предлагаю после обеда выпить у меня кофе. Там немного удобнее, чем в этом номере. Хотя если вы предпочтете пойти в кафе, я пойму. Понятно, что вы мне не доверяете, и я не смею вас винить. Но по крайней мере давайте будем поддерживать иллюзию дружбы.
На секунду Латимер испытал некоторую симпатию к мистеру Питерсу. Правда, последняя часть его обращения была с оттенком жалости к себе. Но писатель не улыбнулся. Этот человек уже заставил его почувствовать себя дураком: было бы слишком, если бы Латимер ощутил себя еще и трусом. В то же время…
— Я проголодался, — начал он, — и не вижу причины, почему мы не можем пойти к вам. Мистер Питерс, я очень хочу быть дружелюбным, однако должен вас предупредить: если я не получу сегодня вечером удовлетворительного объяснения, то — есть полмиллиона франков, нет полумиллиона франков — я уеду на первом же поезде. Это ясно?
Улыбка мистера Питерса засияла снова.
— Куда уж яснее, мистер Латимер. И я очень сильно ценю вашу откровенность.
Улыбка стала тошнотворной.
— Жаль, что мы не всегда откровенны, не открываем ближнему сердца без страха, страха быть непонятым или понятым неверно! Насколько легче стало бы жить! Увы, мы слепы, мы так слепы. Если Всевышний решает, что нам должно делать вещи, которые осудит мир, давайте не стыдиться этого. Потому что мы в конечном счете просто исполняем его волю. А как мы можем осознать его цели? Как?
— Я не знаю.
— Да! И никто не знает, мистер Латимер. Никто не знает, пока Всевышний не призовет его.