— Поезд, должно быть, пришел раньше расписания, — обиженно сказал Шлегель. Он посмотрел на свои большие часы с несколькими циферблатами. По таким часам можно засекать время подводных соревнований. На нем были черные брюки, башмаки ручной работы, шерстяная рубашка, точно цвета его автомобиля, и блестящая зеленая развевающаяся куртка с большим количеством изображений Мики Мауса на рукавах и на груди.
— Я испортил вам воскресенье, — сказал он. Я кивнул. Он был небольшого роста, полноват, грудь выпирала как у всех атлетов такого роста. Красная рубашка и манера склонять набок голову делали его похожим на огромную хищную красногрудую малиновку. Он обошел машину и, улыбнувшись, открыл мне дверцу. Извиняться Шлегель явно не собирался.
— Заедем домой, съедим по сэндвичу.
— Мне надо возвращаться, — неуверенно возразил я.
— Только по сэндвичу.
— Хорошо, сэр.
Он выжал сцепление и стал газовать на манер гонщиков. Он относился к машине так же, как, по моему мнению, относился к своим Ф-4 или Б-52, или к каким-то другим самолетам, на которых летал до тех пор, пока его не напустили на нас.
— Рад вас видеть, — сказал он. — Знаете, почему я это говорю?
— Изучаете кадры?
Он одарил меня улыбкой, говорящей: «Ты угадал, парень».
— Я рад вас видеть, — объяснял он медленно и терпеливо, — потому, что у меня не было возможности поговорить с вами или с Фоксуэллом о выполненном задании.
Я кивнул. Мне понравилось его заявление о том, что он рад меня видеть. Вы оцените заявление любого, кто заставит вас совершить путешествие в пустом поезде из Лондона в Литл Омбер в воскресенье.
— Чертов недоумок, — выругался он, обгоняя машину, идущую по разделительной полосе: водитель болтал с сидящими на заднем сиденье детьми.
Теперь, сидя рядом со Шлегелем, я видел, что искусственный загар был нужен, чтобы скрыть следы сложной хирургической операции на челюсти. То, что на расстоянии могло показаться следствием воспаления, оказалось крошечными шрамами, которые придавали одной стороне лица хмурое выражение. Иногда его лицо сморщивалось в любопытной, лишенной юмора улыбке, при этом обнажались зубы. Сейчас у него была именно такая улыбка.
— Могу представить, — начал он, — что говорят у меня за спиной: американский головорез, сотни операций во Вьетнаме. Возможно, даже говорят, что я был наемным убийцей. — Он сделал паузу. — Ведь говорят?
— Шепотом.
— А о чем еще шепчут?
— Говорят, что по очереди изучаете и оцениваете всех сотрудников. — Насколько я знаю, об этом не говорили, но мне была интересна его реакция.
— Как в данном случае?