Это приглашение было по душе Нийлу Блейну, но оно его не удивило и не смутило; конечно, не каждый посетитель, за неимением лучшего общества, приглашал его разделить компанию, но все же это случалось нередко. Он присел рядом со своим гостем в уединенном уголке у очага, выпил по его настоянию почти все стоявшее перед ним вино и, выполняя одну из своих обязанностей, принялся выкладывать местные новости — о рождениях, смертях, браках, о переходе поместий из одних рук в другие, о разорении старых родов и о возвышении новых. Но политики — неиссякаемого источника красноречия в наши дни — хозяин «Приюта» явно и старательно избегал и только на прямой вопрос Мортона ответил с видом полного безразличия:
— Гм, да... Тут стоят у нас кое-какие солдаты, иногда больше, иногда меньше. Есть немного немецкой конницы в Глазго; их командира зовут Виттибоди или что-то вроде того, хотя это, пожалуй, самый мрачный и страшный старый голландец, каких я когда-либо видел.
— Может быть, Виттенбольд, — сказал Мортон,— очень молчаливый старик с седой головой и черными, коротко подстриженными усами.
— И все время курит, — ответил Нийл. — Я вижу, ваша честь его знает. Он, может, и неплохой человек, не стану спорить, тем более что он все-таки солдат и голландец, но будь он хоть десять раз генералом и столько же раз Виттибоди, не понимает он толку в волынке: ведь он прервал меня на самой середине «Торфихенского хоровода», а это лучшее, что когда-нибудь выдувала волынка.
— Ну, а эти молодцы, — сказал Мортон, взглянув на солдат, находившихся в помещении, — они тоже из его части?
— Нет, это шотландские драгуны, — ответил хозяин,— это давние наши жуки, ребята, которые были раньше у Клеверза и, кто его знает, может перешли бы снова к нему, будь его руки хоть чуточку подлиннее.
— А ведь говорили, что он убит? — спросил Мортон.
— Говорили, — сказал трактирщик, — вы правы, есть такой слух; но, по моему скромному разумению, дьявол помирает не скоро. Хорошо бы, чтобы и здесь не зевали. Если б он захотел, то спустился бы с гор в один миг, скажем, пока я опрокинул бы в себя этот стакан. А кто ему даст отпор? Эти чертовы негодяи драгуны, свистни он только, тотчас переметнулись бы на его сторону. Конечно, теперь они служат Уилли, как прежде служили Джеймсу, и удивляться, понятно, тут нечему: они дерутся за плату, за что же им еще драться? У них ни кола ни двора, разве не так? Хорошая вещь этот переворот или, как они его называют, революция; народ может теперь говорить, не таясь, в присутствии любого солдата, и не боится, что его за это потащут к ним на гауптвахту или зажмут ему в тиски пальцы, как я зажимаю пробку от бочки.