– Должно же это было когда-нибудь случиться.
Мы вместе поднялись наверх, осторожно прислушиваясь к звукам на третьем этаже и за дверью моего номера (точнее, бывшего номера). Никого и ничего слышно не было, поэтому мы вошли внутрь. Уже через минуту я собрал все свои вещи, а потом мы спустились вниз и в очередной раз оказались на стоянке. Пока Брайан забирался на водительское сиденье, я пошел мимо фургончика к своей машине и бросил чемодан в багажник.
– Езжай за мной, – велел Брайан. – И не отставай.
– Понял. – Я сел за руль своей машины и медленно поехал за братом – прочь со стоянки.
Полицейская машина по-прежнему стояла перед главным входом в гостиницу, но владельцев ее видно не было. Мы выползли на шоссе ЮС-1, проехали несколько кварталов, а потом Брайан развернулся и поехал на юг. Я ехал следом, гадая, во что он сейчас ввязался и почему теперь мне приходится это расхлебывать. Спустя несколько минут пути Брайан подъехал к небольшому торговому центру, в котором, помимо прочего, было круглосуточное кафе, где продавали пончики. Я кивнул: здесь никто не заметит моей машины.
Я встал неподалеку от входа, и разноцветные огни вывески вспыхнули у меня на капоте. Потом вышел из машины и направился к Брайану, сидевшему в фургоне с включенным двигателем. Я забрался на пассажирское сиденье, и мы помчались обратно по шоссе ЮС-1 на юг. Несколько минут мы просто молчали, но когда мы миновали Сансет-драйв, я не выдержал и сказал:
– Мне очень жаль твоего друга.
Брайан вздохнул:
– Ага.
Я ждал, что он продолжит, но он молчал. Слегка обиженный, я не стал продолжать разговор и тоже замолчал. Мы уходили все дальше на юг, почти до самого Хомстеда. Потом Брайан свернул с ЮС-1 и поехал на запад. Несколько раз мы сворачивали с дороги, пока не выехали на новое шоссе, которое вело дальше на запад. Солнце садилось и светило в глаза, поэтому я повернулся боком на сиденье и взглянул в окно. В этом тихоньком пригороде смотреть было особо не на что. Дома становились все дряхлее и меньше, расстояние между ними увеличивалось; потом они совсем исчезли, и нас окружила болотистая равнина с осокой, кустарниками и речушками. Мы подступили к самому краю Эверглейдс. Я покосился на Брайана, надеясь, что он объяснит произошедшее, но он смотрел прямо перед собой на заходящее солнце.
Минуло еще десять минут неловкой тишины, и Брайан наконец свернул с пыльной дороги и заехал в ворота на огороженную обвисшей проволочной сеткой территорию. Сами ворота одиноко свисали с одной-единственной ржавой петли, а над ними громоздилась какая-то выцветшая табличка, прочитать которую было невозможно. Через сотню ярдов мы наткнулись на огромный карьер, заполненный мутновато-белой водой, и Брайан остановился. Он выключил двигатель и с минуту сидел молча. Двигатель, остывая, пару раз тихо протрещал. Когда он замолк, мы услышали целый оркестр насекомых, начинавших свой вечерний концерт. Вдруг Брайан покачал головой, глубоко вздохнул и повернулся ко мне.