— Ты сказала, это станет ясно через четыре дня? — Нетерпеливо спросила госпожа.
Я кивнула.
— Ещё четыре дня Парафене нужно будет накладывать на голову припарки из травы нижинки. Потом все, только чудову травку пить. Тогда и поглядим.
И испуг, и задумчивость — все это дивную королевишну в кресле только украсило. По щекам, до этого бледным, плеснуло румянцем. Белые пальцы без единой мозоли, сначала впившиеся в резной подлокотник, теперь оглаживали его завитушки длинными, мягкими движениями.
— Что ж. Я думала отправиться в Чистоград послезавтра. Но из-за Парафены мы задержимся. Лечи её.
— Уж не сомневайтесь. — От чистого сердца пообещала я.
Вот и будет время, чтобы заняться мальцом. А навестить его придется самое малое три раза — такую беду, как у него, раньше не выведешь.
Госпожа Морислана неспешно обронила, отрывая меня от мыслей о мальчишка:
— Рада видеть у тебя такое усердие к службе. Но помни, никому не слова о саможорихе. К моей бывшей служанке уже вызывали местную травницу?
— Говорят, Раньша из Балыково приходила. — Сообщила я. — Но она пришла слишком рано, когда меток на ногтях ещё не было. Вот и решила, что это обычный удар.
— Славно, — тихо сказала госпожа Морислана. — Пусть все так и думают. Поглядим, что будет. Когда займешься приворотным зельем?
— Да хоть сегодня. — Может, и для Саньши сварю, подумала я. Только сначала надо про того норвина разузнать. — Пусть баба Котря освободит мне поварню к вечеру. И казанок даст поновее, не прохудившийся.
— У тебя будет все, что тебе нужно. — Царственно сказала госпожа Морислана, все ещё размышляя о чем-то своем и поглаживая подлокотник. — Я знаю, что зелье варят впрок в летнюю пору, значит, позаботься о том, чтобы сделать запасы. Учти, если дело затянется, мы останемся в Чистограде на всю зиму. Тогда потребуется много.
— Сделаю. — Пообещала я. — Однако, раз боитесь отравы, не мешало бы и лечащих трав запасти. И место для сушки трав потребно, чтобы солнце не било, да ветром обдувало.
— Сенник свободен. — Сказала госпожа. — Мой супруг его построил по своим олгарским обычаям, так что там как раз и солнца нет, и сквозняки гуляют. Понадобится ещё.
Хлопнула дверь, и в горенку влетела девица в белом платье, шитом серебром и вишневыми нитями. Разрезы по бокам сливались с сорочицей из белейшего полотна, и только серебряная шнуровка выдавала те места, где одеяние бесстыже расходилось, открывая исподнее.
Ростом она была повыше меня, а годами заметно моложе, если судить по детскому, нежно-белому лицу. Госпожа Морислана красотой её превосходила в разы — у пришедшей и брови выщипаны, а все не то, и ровного очертания крыл, как у матушки, не получилось. И глаза темные, да не играют, и волосы густые, а блестят не так, потусклее будут. Губы полные, но влажной ягодой, как у Морисланы, не смотрятся. Однако в лице девицы проглядывало сходство с госпожой нашей матушкой.