– Если мама… умерла… – Она не договаривает. – Она дождется меня?
Люди хотят думать, что в загробной жизни встретятся со своими любимыми, которые уже умерли. Но в загробной жизни столько уровней… Это все равно что утверждать, что ты с кем-то обязательно встретишься только потому, что вы оба живете на планете Земля.
Однако я думаю, что плохих новостей на сегодня для Дженны довольно.
– Милая, она, скорее всего, и сейчас рядом с тобой.
– Я не чувствую.
– Мир духов похож на наш мир, а мы видим только реально существующие вещи. Ты можешь зайти в кухню, а мама там варит кофе. Можешь застилать постель, а она входит через распахнутую дверь. Но время от времени границы этих миров стираются, потому что вы обитаете в одном и том же месте. Вы – как масло и уксус в одной емкости.
– Значит, – ее голос ломается, – мне ее никогда не вернуть?
Я могла бы солгать. Могла бы сказать то, что она хочет услышать, но не стану.
– Да, – отвечаю я Дженне. – Не вернуть.
– А что с моим отцом?
Не могу ей ответить. Не знаю, сможет ли Верджил доказать, что именно Томас убил свою жену той ночью. Или, с учетом душевного состояния Томаса, это абсолютно дохлый номер?
Дженна садится на столик для пикника и подтягивает колени к подбородку.
– Как-то у меня была подружка, Чатем, которая рвалась в Париж, как будто там медом намазано. Она хотела поступить учиться в Сорбонну. Хотела прогуляться по Елисейским полям, посидеть в кафе, глядя на идущих по улице тощих француженок, и так далее. Когда ей было двенадцать, тетя решила сделать ей сюрприз и взяла с собой в командировку в Париж. Когда Чатем вернулась, я спросила, оправдались ли ее ожидания. Знаете, что она ответила? Париж такой же, как и любой другой город. – Дженна пожимает плечами. – Не думала, что почувствую то же самое, когда сюда доберусь.
– В Теннесси?
– Нет. До… конца истории, по всей видимости. – Она поднимает голову, в глазах опять стоят слезы. – От того, что я узнала, что мама не хотела меня оставлять, легче не стало, понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. Я ощущаю такую пустоту…
Я обнимаю Дженну.
– Довести начатое до конца – уже победа, – говорю я. – Но никто никогда не говорит, что, достигнув конца, придется повернуть и отправиться домой.
Дженна закрывает глаза рукой.
– Если окажется, что Верджил прав, я хочу поговорить с отцом, пока его не посадили в тюрьму.
– Мы не знаем, станет ли он…
– Он не виноват. Он не ведал, что творил.
Она произносит это с такой уверенностью, что я понимаю: неважно, во что она верит; важно, во что ей нужно верить.