Вопреки всем своим опасениям, Вадим без особого труда прошел «прописку» в камере — благо настоящих уголовников тут было не так уж много и процесс прописки проводился скорее от нечего делать, чем из чувства сохранения традиций.
Он уже начал привыкать к тюремной обстановке, к своим сокамерникам, к местным обычаям. По именам и по «погоняловам» он еще мало кого знал. В разговоры не вступал, разве что кратко и односложно отвечал на вопросы соседей. Он присматривался, привыкал. Мало ли, может быть, ему придется пробыть тут довольно долго. Ничего удивительного — в ожидании суда подследственные могли томиться в тюрьме и год, и полтора. А были еще и чемпионы; которые проводили в бутырских камерах по два-три года. Однажды один из них совершенно случайно выяснил, что следователь просто-напросто забыл про него, а дело, завалившись за шкаф, так и пролежало там все это время…
К исходу вторых суток заключенные уже не наводили ужас на Лучинина. Он понял, что они, в сущности, такие же несчастные сидельцы, как и он сам. Вадим перестал замечать духоту в камере, одуряющий запах грязных тел и вонь от параши в углу, шум днем и ночью, постоянный бьющий в глаза свет электрических лампочек… Постепенно он стал привыкать…
«Человек — животное неприхотливое, ко всему привыкнуть может», — размышлял он, наблюдая, как сокамерники закусывают.
Парень, стоявший на пике у двери, закричал:
— Атас! Пупок идет!
По камере прошел легкий шорох. Карты и малявы были быстро спрятаны, «дорога» — веревка, по которой передавались эти записки из камеры в камеру, — смотана и ловко засунута в дыру в матрасе. Все быстренько заняли свои места и сделали вид, что занимаются обычными, повседневными делами — кто читал засаленную книгу, кто смотрел телевизор, кто штопал носок… Железная дверь в камеру открылась, и толстый надзиратель по кличке Пупок, прозванный так за то, что натянутая животом гимнастерка вечно приоткрывала его пуп, выкрикнул:
— Лучинин, на вызов!
Вадим тяжело поднялся, быстро прибрал свою постель, на которую тут же нашлись охотники, и вышел в коридор.
Это был его первый вызов из камеры, и, наверное, поэтому сокамерники не стали заряжать его письмами и прочими малявами на волю. Да и шмон при выходе из камеры на этот раз был поверхностный. После чего контролеры отвели Вадима в следственный корпус.
Гордеев ждал, когда освободится камера для допросов, почти два часа.
Ему было жалко Вадима Лучинина. Адвокат знал, что вызванных на допрос к следователю или на свидание с адвокатом заключенных размещали в специальных комнатах следственного корпуса — боксиках. Их было около полутора десятков. Были одноместные беженки — стаканы, но были и такие, куда контролеры забивали под завязку по двадцать, а то и по тридцать человек, вплотную друг к другу, так что было абсолютно невозможно не только сесть, но и свободно подвинуться. В боксиках ни окон, ни вентиляции, ни туалета.