Из документов выходило, что именно Лучинин жестоко избил Ольгу Каштанову. Соседка по блоку слышала, как Вадим и Ольга страшно ругались и оскорбляли друг друга, причем это происходило неоднократно. Дежурная по этажу видела, как Вадим выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице. Ольгу обнаружили парни-аспиранты, зашедшие стрельнуть сотню-другую до стипендии. При задержаний на Вадиме была рубашка со следами крови. Экспертиза показала, что группа соответствует крови Каштановой. Оторванная пуговица, найденная в комнате Ольги, также была от рубашки Лучинина. При задержании Лучинин пытался вырваться и что-то кричал о какой-то Ольге, но что именно — опера не запомнили. Царапины на щеке Лучинина оставила Ольга. Это подтвердило лабораторное исследование частиц кожи, которые удалось обнаружить под ногтями Каштановой.
— Время… — Володин посмотрел на часы, потом решительно поднялся и забрал у Гордеева папку. — Мой рабочий день окончен. Завтра — милости просим.
Адвокат молча встал.
— Хорошо, завтра я сделаю выписки. До свидания! — Гордеев посмотрел в глаза Володину и вышел в коридор.
«Итак, придется все начинать сначала. Бедный Вадим, — думал Гордеев, заводя мотор. — Хотя, скорее, бедным будешь ты, если Лучинин окажется виновен».
Соглашение о защите Лучинина было стандартным и гарантировало клиенту помощь по всему спектру проблем уголовного, гражданского и административного права. А вот гонорар зависел от успеха защитника…
Вадим мучился от невозможности что-либо предпринять, от своей беспомощности. Он тупо смотрел на экран телевизора, где показывали очередной сериал о борьбе доблестных ментов и агентов против криминальной нечисти, заполонившей просторы родины-матери. Вадим не следил за сюжетом, ему были глубоко безразличны страдания ментов по поводу очередного «глухаря» — нераскрытого дела. Он слушал вполуха комментарии сокамерников по поводу туфты, которую допускали постановщики фильма. Судя по мнению знатоков, которые собрались в камере, фильмы процентов на восемьдесят состояли из этой самой туфты.
Но и эти комментарии также были ему глубоко безразличны.
Вадим думал только о том, когда же его выпустят.
Он нарушал одну из главных тюремных заповедей — не считай дни до освобождения — и оттого чувствовал себя всеми забытым и покинутым. Время для него не остановилось, а тянулось бесконечно и мучительно долго.
Вадим не слышал, как в камере поднялся шухер, и не обратил внимания на то, что контролер выкликнул его фамилию:
— Лучинин. На вызов!
Вадим продолжал сидеть, погруженный в свои мысли. В камере повисла неловкая тишина. Все смотрели на Вадима, он же не двигался с места. Наконец сосед толкнул его в бок: