Кавказец подошел, когда заиграла медленная музыка, Виктор в это время был у барной стойки. Римма даже не сразу сообразила, что ее приглашают танцевать, лишь растерянные взгляды соседей по столику вернули ее в реальность. Она отрицательно закачала головой, возможно, чересчур торопливо.
— Нэ бойся! — заулыбался кавказец. Широко распахнутый воротник цветастой рубашки обнажал часть неприлично волосатой груди и полоску золотой цепочки. — Нэ кусаюс!
— Я не танцую, — с трудом выдавила из себя она.
Кавказец обхватил ее запястье своей ручищей и несильно, но настойчиво потянул к себе. У Риммы все внутри похолодело, и сердце, казалось, провалилось в желудок. В этот момент рядом раздался знакомый голос:
— Девушка не хочет танцевать. Отпусти.
Виктор смотрел на здоровенного кавказца спокойно и даже слегка устало. Тот повернулся и, явно недовольный его вмешательством, рыкнул:
— А тэбе какой разница?
— Моя жена не хочет с тобой танцевать, — повторил Виктор все с тем же ленивым спокойствием и для пущей убедительности добавил: — Не порть нам, пожалуйста, медовый месяц.
Последнюю фразу он произнес подчеркнуто вежливым тоном. И на кавказца она произвела какое-то магическое действие. Он тряхнул кудрявой головой и исчез в считанные секунды. Римма перевела дух и расслабилась, а в голове крохотными молоточками продолжали стучать слова Виктора.
Однако минут через пять кавказец вернулся и пригласил Виктора к своему столику. Римме показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он вернулся. Глаза его смеялись и на губах играла улыбка.
— Что им было нужно? — спросил Степан из Мытищ, не сводивший все это время с угла, где сидели кавказцы, озабоченного взгляда.
— Ищут ссоры? — предположила его жена, миловидная шатенка.
Виктор сел на свое место, расслабленно махнул рукой.
— Просто извинились и пожелали хорошо провести медовый месяц. — Он посмотрел на Римму, подмигнул ей. — А еще поздравили с очаровательной женой. Ну, после такого заявления пришлось, конечно, с ними выпить…
Весь остаток вечера Римма пребывала в каком-то подвешенном состоянии. Ощущение растерянности и некоего дискомфорта не отпускало. Она, правда, еще танцевала с Виктором два или три медленных танца (он сказал, что так надо для конспирации, то есть для поддержания их образа), и всякий раз, когда она чувствовала на себе его руки, какая-то внутренняя дрожь пробегала по всему ее телу. Она боялась, что он уловит эту дрожь и неправильно поймет, хотя и сама не могла бы с определенностью объяснить себе причину такого состояния. Возможно, ее настолько смутила эта история, что теперь она даже чашечку с кофе не могла удержать в руке. В некотором роде это было даже смешно: стукнуло уже шестнадцать, а она пугливая, как горная лань, на которую открыли охоту.