Лейтенант старался перекричать: «Отставить ура, не стрелять!» У немцев на улице мгновенное замешательство… Кто-то шарахнулся к домам. Мы размахивали шапками, «камрады, не бойтесь».
Непочилович кричал нашим: «Товарищи, соблюдайте порядок… Они же сдаются. Не стреляйте… Не пугайте… Принимайте достойно… Тогда все сдадутся». Бехлер и я кричали немцам:
— Камрады, пропустите парламентеров. Подойдите к нам!
Сверху из окон выглядывали солдаты. Один спросил:
— Wer seid ihr?[18]
Впервые я говорил с вооруженными немецкими солдатами не по «звуковке», а непосредственно, лицом к лицу.
— Мы — офицеры Красной Армии и от имени нашего командования обещаем вам сохранение жизни. А это майор Бехлер из Национального комитета.
Бехлер кричал резко, командно:
— Всем слушать меня! Немедленно сдать оружие! Сойти вниз!
Парламентеры уже скрылись за баррикадой. Мы продолжали идти вверх то по мостовой, то по тротуару, переговариваясь с выходившими из домов солдатами. Непочилович присоединился к нам. Он не говорил по-немецки, но тем более выразительно выкрикивал слова, которые запомнил: камрад, комм, комм! Гефангенге реттет… криг-шайзе!.. камрад комм!..[19] Непочилович — рослый плечистый белорус с доверчивыми светло-серыми глазами — располагал к себе широчайшей добродушной улыбкой, которая слегка сворачивала на сторону большой розоватый нос и очень украшала длинное скуластое лицо. Его спокойствие и приветливость ощущали и немецкие солдаты. Он весело разговаривал с ними на немецко-польском волапюке.
Из подворотни взвился ликующий мальчишеский голос:
— Русски пшишли! Русски пшишли!
Теперь уже Непочилович был в своей стихии. Он затрубил:
— Hex жие вольна Польска! Hex жие радецко-польска пшиязнь!
На мне повисла глазастая паненка, еще одна, подпрыгнув, целовала в щеку, седоусый пан тряс руку, в другую вцепился паренек, оравший неумолчно: «Русски пшишли! Советы пшишли», еще кто-то совал в карман шинели бутылку водки. Непочиловича и вовсе не было видно в толпе восторженно галдящих женщин и ребят.
В это время сверху, с форта ревнул пулемет. Очередь вспорола воздух, тарарахнула по стенам. Брызнули окна.
Все шарахнулись к стенам, подъездам. На мостовой лежали трое убитых немецких солдат.
Наши пулеметчики из подворотни поближе к баррикаде дали длинную очередь. Лейтенант в кубанке, уже перегнавший нас, приказывал занять огневые точки на крышах и в окнах.
Бехлер торопливо сказал:
— Нужно их собрать во дворе. Назначить старшего.
Я орал немецкие команды.
В длинном, узком, коленчатом дворе мы выстроили колонну — семьдесят два человека. Двое тяжелораненых лежали тут же на досках, кое-как перевязанные своими товарищами. Их и нескольких легкораненых отправили в госпиталь. Бехлер и я наскоро опрашивали. Все это были солдаты 250-й дивизии генерал-майора Фрике, он же комендант крепости Грауденц, то есть начальник всего гарнизона.