– Был неудачный день, детка? – Я бросил прихватку на стол и, прислонившись к обшарпанной пластиковой панели, сложил руки.
– Как посмотреть. Может, по-твоему, унижение – это удача, Джош?
Я отвел взгляд, пытаясь сообразить, что этот вопрос означает на женском языке.
– Э… Нет.
– Но, видно, ты не принял этого во внимание, когда заявился в дом к доктору Розенбергу?
– Черт!
Я потер сжавшиеся челюсти и подумал: «Убью гада!»
– То есть мы начинаем друг другу лгать?
– Я тебе не лгал.
– Ты намеренно скрыл от меня правду. Умолчание – тоже ложь.
– По крайней мере, я не хотел, чтобы ты узнала об этом сегодня. – Я вытер руку и потянулся к ней. – Все не так плохо, как ты могла подумать. Я завез ему книгу, и мы немного поболтали. Вот и все. Я не предполагал, что он окажется слюнтяем и побежит жаловаться. Да еще и в твой день рождения.
Эйвери скрестила руки на груди. Я приготовился к бою, но она не нападала, а только смотрела на меня, и в глазах ее читалось разочарование.
– Послушай, – сказал я, подойдя к ней, – если хочешь, я с ним поговорю.
– Ты уже поговорил. Или ты имеешь в виду, что извинишься?
Я стиснул зубы, чтобы не произнести слов, которые вертелись у меня на языке.
– Нет.
– Нет?! – Она сердито на меня посмотрела и отдернула руки.
– Я борюсь за то, что мы имеем, и не намерен за это извиняться.
– За то, что ты действительно имеешь, тебе бы и бороться не пришлось, – парировала она, закипая. – Господи, Джош, мы уже об этом говорили!
Я не собирался выбрасывать белый флаг из-за такой ерунды. Я ведь только защитил наши отношения, дав Розенбергу понять, что не позволю ему их разрушить. Эйвери потопала в гостиную, я за ней.
– Мне жаль, если я тебя огорчил. Ты права: я должен был сам тебе сказать. Но он пересек черту, и я, возможно, оказал ему услугу. Продолжая в том же духе, он мог бы потерять семью.
Эйвери повернулись: в ее глазах блестели слезы, углы рта были опущены. Она всхлипнула:
– Черт! Я тебя защищала, а доктор был прав.
– Что?
– Джош, мы уже не дети. Ты не должен грозиться его избить, если он засмотрелся на твою игрушку.
Мое лицо скривилось от отвращения:
– Эйвери, ты не игрушка, черт побери! Я никогда так к тебе не относился. А он не просто на тебя заглядывался, хотя у него жена и ребенок. Ты бы видела, как он мне лыбился, когда оказывался рядом с тобой! Он думал, это игра. Но я с тобой не играю. Ты дорогой мне человек. Может, он воспринимает семью как нечто само собой разумеющееся, а я так не могу!
У Эйвери дрогнула нижняя губа:
– Мне это не нужно.
– Тебе я не нужен. – Я произнес эти слова без эмоций, стараясь оставаться спокойным, но моя ярость все-таки прорвалась наружу: –