Официантка развернулась на каблуках, поняв, что подробностей не будет. Я подперла подбородок рукой. Десятки самых разных людей проходили мимо большого окна, возле которого я привыкла сидеть за те два года, что посещала этот ресторанчик. Летние каникулы были в самом разгаре, солнце светило, и по тротуарам шагали толпы туристов с детьми. Эта картина разбередила старую рану. Я уже выросла, но мне по-прежнему хотелось, чтобы папа взял мою руку в свою большую ладонь. Я завидовала маленьким девочкам, которые, широко улыбаясь, нетерпеливо тыкали во что-нибудь пальчиками и либо тащили своих отцов вперед, либо отставали, заставляя тащить себя. Я уже знала: это никогда не пройдет. Мне всегда будет не хватать родителей, и я всегда буду жалеть о каждом моменте, который они не смогли прожить вместе со мной.
Хрустнув, на столик плюхнулся белый пакет с простым логотипом: симметричным рисунком из жирных линий и пробелов в вишнево-красном кружке. Мне всегда было интересно узнать, что это означает, но сейчас меня отвлекли пальцы, удерживавшие закатанный верх пакета.
– Обедаешь одна? – спросил мужской голос.
«Руки выглядят сексуально, – подумала я. – Да, именно сексуально. Не большие и не маленькие, мускулистые. Да, мускулистые». Женщина, давно живущая одна, замечает кое-какие детали, на которые другие не обращают внимания. Например, пальцы. На пальцах этого мужчины темнели крошечные волоски, ногти были аккуратно подстрижены. На правом указательном я увидела шрам. И самое главное: на безымянном не было кольца. Хуже кольца мог быть только белый след на его месте, означавший, что чей-то муж ищет приключений. Не увидев и этого, я улыбнулась и подняла взгляд. На меня смотрели знакомые серые глаза парня, который точно был свободен.
– Что, прости?
– Ты обедаешь одна? – повторил он с нажимом.
– Да. – Я несколько смутилась. – По-твоему, это печально?
– Ну, не знаю. – Он сел напротив меня. – По-моему, скорее романтично.
Я с подозрением прищурилась – романтично? Это слово как-то не шло нахалу-парамедику[2], который ухлестывал за всеми медсестрами в нашем отделении. Он выпустил пакет и поднял руки:
– Рад, что ты в порядке. Если б ты тронулась с места на несколько секунд раньше, все могло бы плохо кончиться.
– Я почти ничего не помню.
Он, задумавшись, нахмурил брови:
– Зато я помню.
– Оставь воспоминания при себе. Я предпочла бы не знать подробностей.
– Кстати, пожалуйста.
– Ты о чем?
– О том, что мне удалось выковырять тебя из сплющенной груды железа, к тому же я набрал девять-один-один.
Я заморгала:
– Ой… Спасибо, конечно. Я тогда ничего не соображала.