Даша напряжённо слушала наш разговор, но, видимо, мало что понимала. Когда Алёшка снял заклятье «честного слова», разум её вернулся в прежнее полузвериное состояние. Однако и сейчас она скорее всего чувствовала, что решается её судьба. Глаза набухают слезами, тонкие пальцы нервно тискают друг друга, чуть дрожат лопатки.
– Это, Андрей Галактионович, верно было бы, кабы мы с вами просто погулять вышли, – выслушав меня, возразил Алёшка. – А мы тут по секретному делу. От новгородских велено нам таиться всячески.
– Значит, собираешься упокаивать? – осведомился я. – А не жалко? Ведь сам видишь, какая красота! И развеять её по Сумраку? Неужто рука поднимется?
– Мне его жалко! – кивнул Алёшка в сторону спящего мальца. – И всех остальных тоже. А её – нисколько. Не человек она уже. Как первую кровь выпила, так зверем стала. Как тот медведь…
Он замолчал, скулы его заострились, а я задумался, о каком медведе речь – о том ли, которого Даша выселила из родной берлоги, или же о том, который полугодом ранее заломал другую Дашу.
– А ведь сниться тебе будет! – сам не зная зачем, предположил я. В отличие от него мне девчонку было жаль. Да, конечно, такая жалость – химера разума, да, конечно, не пристало мне, Тёмному магу третьего ранга, жалеть мелкую нежить… но эти груди… эти щёки… эти бёдра… и чтобы ничего этого не стало? Да, может, оно и правильно, но принять такую правоту – всё равно что вместо вина выпить уксус.
– Может, и будет, – вздохнул Алёшка. – Да вот Виктория Евгеньевна любит повторять: есть такое слово надо.
– Умеешь хоть? – поинтересовался я. – Может, лучше мне самому?
Самому, конечно, не хотелось, но ещё больше не хотелось, чтобы это чугунное надо потом долго давило мальчишке на мозги.
– Справлюсь, – заявил он. – Чай, не сложнее, чем курице башку оттяпать.
– Не надо, дяденьки! – заполошно закричала вдруг Даша. Похоже, до неё наконец дошло, что странные люди – или не люди? – приняли наконец какое-то решение. И очень для неё неприятное. – Не убивайте! Пожалуйста! Я же молодая ещё! Я жить хочу!
И она бухнулась перед нами на колени.
Ей и в голову не приходило сопротивляться, лупить по нам потоками силы, рвать на куски, перегрызать горло… правда, упыриные зубы в отличие от оборотничьих к такому не приспособлены. Видимо, как при жизни понимала она себя слабой, зависимой от всех девочкой, так и в не-жизни осталась таковой. Да, безжалостная хищница… но вместе с тем забитое дитя.
– Надо, Даша! Надо! – перехваченным голосом произнёс Алёшка. – Тебе ж самой лучше будет… Упокоишься наконец, душу в небо отпустишь.