интернатура, и я уже приложил невероятные усилия, чтобы отстрочить ее из-за аварии.
С таким же успехом он мог ударить меня.
Хотя, по правде говоря, даже пощечина не принесла бы такой боли, как его слова.
— В чем моя вина? Я виновата в том, что не следовала инструкциям, которые мне никто
никогда не давал, а потом взяла и специально подстроила аварию, лишь бы испортить все твои
планы? — я закатываю глаза, сейчас гнев полностью завладевает моими мыслями. — А ты же
совершенно не связан со всем этим, правильно я поняла? А ты не подумал, что все это со мной бы не
случилось, если бы не ты? Если ты и хочешь винить кого-то, то вини себя и свою задницу.
Я больше не обращаю внимание на боль, которая тут же появляется, как только я соскакиваю с
кровати и начинаю паковать вещи. Кидать вещи одной рукой в чемодан достаточно проблематично,
но я не позволяю Риду помочь мне. Я не позволяю себе смягчиться к нему.
Рид встает между мной и чемоданом. Он возвышается надо мной, сверля меня взглядом.
— Скажи мне, какого черта, во всем этом виноват я?
Я никогда не боялась его телосложения и, не смотря на то, как он сейчас возвышается надо
мной сейчас, и не собираюсь этого делать. Его это может взбесить, но я знаю, что Рид не сделает мне
больно — физически, я имею в виду. Его слова, безусловно, и так уже порвали мое сердце в клочья.
— Повторяю, скажи мне, какого черта, во всем этом виноват я, — его голос сочится злостью, и
я вздрагиваю.
Я смотрю в его глаза, которые когда-то были успокаивающим, голубым морем. Сейчас,
кажется, что там бушует шторм, но мой гнев сейчас сильнее страха.
— В чем твоя вина? Ну, это все достаточно легко объяснить, — мой тон похож на тот, которым
родители объясняют что-то своему ребенку; хотя именно это, я сейчас и делаю.
— Я сама с собой не занималась сексом. И если ты вспомнишь, то ты вообще первый, с кем я
занималась сексом. Поэтому я невиновата, я этого не делала, — я указываю на свой плоский живот.
— Это все ты.
Рид выше меня сантиметров на 30 и тяжелее килограмм на 45, но я приказываю себе не
сдаваться, поэтому я подхожу еще ближе к нему, чтобы закончить то, что начала.
— И я сейчас в больнице и порчу твою интернатуру, потому что ты отказался сделать
правильное и доброе дело — позвонить своей умирающей матери, — я не кричу. Мой спокойный и
тихий голос и так передает всю мою злость.
Я разворачиваюсь и направляюсь в маленькую ванную комнату, чтобы забрать некоторые
вещи. Когда я возвращаюсь в комнату, то Рид практически вибрирует от злости.